Мерлин

Пустяк, скажете вы, но на таких пустяках и строятся империи.

Северные и западные королевства встали под знамена Утера, и не­покорные владыки Ллогрии внезапно поняли, что могут распрощаться с мечтами о верховном владычестве. Большая часть, если и не осозна­ла всех выгод единства, то хотя бы поняла, что разумнее будет поко­риться, и присоединилась к северу и западу в поддержке Аврелия.

Остальные, сжигаемые и ослепляемые жаждой власти, представ­ляли собой серьезную угрозу. Они готовы были биться с Аврелием за престол; пламя их страсти могла угасить лишь кровь. И кровь лилась: много доблестных воинов, способных сразиться с ютами и саксами, пали от руки соплеменников.

Однако непокорных надо было смирить. Мы видели: Аврелий бу­дет править всеми или никем. Иного пути нет.

Я был рядом с ним, поддерживал его в бою, как некогда Талиесин Эльфина. А в то долгое, трудное лето он очень нуждался в поддерж­ке. Наступали минуты, когда обычная уверенность ему изменяла, он начинал сомневаться и даже отчаиваться.

— Ничто не стоит такой цены, Мерлин, — говорил он, и тогда я от­ыскивал слова ободрения.

Утеру не по душе было сражаться с союзниками, но он был воином до мозга костей и часто шел на то, от чего уклонились бы другие. Его стали бояться: “Утер, — шептались вокруг, — охотничий пес Авре­лия, хладнокровный убийца, который любому перегрызет горло, ска­жи хозяин хоть слово”.

На самом деле он был не столько хладнокровен, сколько предан, и преданность его брату, самому верховному престолу не знала границ. Я научился уважать и Утера. Его упорство шло от любви — любви ис­тинной и чистой. Редко кто умеет любить так бескорыстно, как Утер Аврелия.

Меня, впрочем, рыжий удалец невзлюбил с первого взгляда. Он относился ко мне с той беспричинной подозрительностью, которую вызывает все непонятное у многих так называемых "просвещенных

людей". Он терпел меня, а со временем даже принял и научился це­нить мой совет. Ибо он понял, что я не желаю ему вреда и тоже лю­блю Аврелия.

Да, на нас троих стоило взглянуть, когда мы разъезжали среди своих воинов, по большей части пеших (лошадей на всех не хватало), постоянно голодных, усталых, грязных, раненых и больных. Однако мы не сдавались. Мы рвались к верховному престолу, как гончие, взявшие олений след, и нас было не остановить.

Одна за другой ллогрские дружины переходили на нашу сторону. Один за другим южные владыки присягали Аврелию на верность: Дунаут, правитель воинственных бригантов, Коледак, повелитель древних иценов и катувеллаунов, Моргнат, вождь богатых и незави­симых белгов, Горлас, властитель заносчивых корнубийцев, — гор­децы как на подбор. Однако все они преклонили колени перед Авре­лием.

И вот в последние дни бабьего лета перед тем как осенние ливни накрыли землю мокрым плащом, мы наконец выступили против Хенгиста.

Время было выбрано не самое лучшее. Мы могли бы переждать зиму, чтобы накопить силы и подлечить раны. Можно было даже еде- лать передышку и короновать Аврелия. Однако ему невмоготу было терпеть, что саксонские полчища топчут британскую землю.

— Давайте коронуем меня позже, — сказал Аврелий, — если оста­нется что короновать.

К тому же, как указывал Утер, передышка даст Хенгисту возмож­ность собрать еще людей: с весенним разливом из-за Узкого моря по­дойдут новые корабли. Да и на верность ллогрских правителей особо рассчитывать не приходится: за долгие зимние месяцы они успеют по­забыть свои клятвы. Лучше выступить сейчас и покончить с этим раз и навсегда.

То же самое посоветовал бы и я. Хенгист и так набрался сил за долгое лето. К нему присоединился его брат Хоре с шестью корабля­ми воинов. Они встали лагерем на восточном побережье, которое еще у римлян получило название саксонского. Для защиты от варваров римляне выстроили здесь крепости. Часть этих крепостей вместе с прилежащими землями подарил саксам Вортигерн, другие они захва­тили сами.

Мы двинулись на восток, к саксонскому побережью, готовые, если потребуется, приступить к самым крепостям. Однако саксы и не дума- 286

ли укрываться за стенами — изголодавшись по крови, они двинулись нам навстречу.

Аврелий утвердил свой штандарт, имперского орла, и разбил ша­тер на холме, с которого открывался вид на брод у реки Нене. Где-то за рекой укрылось воинство Хенгиста.

— Это место нам подходит, — объявил Аврелий. — Орел не еле- тит с этого холма, доколе саксы не будут оттеснены в море! — С эти­ми словами он вонзил меч в землю и ушел отдыхать в шатер.

Хотя наши люди за лето навидались больших сражений, в лагере в тот день царило необычное волнение. Слышались разговоры и гром­кий смех, любая работа в предвкушении боя выполнялась легко и ве­село.

Одной из причин этого, решил я, была общая вера в Утера. Он по­казал себя прирожденным полководцем: быстрым, решительным и в то же время хладнокровным в гуще сражения, превосходным наезд­ником, искусным в обращении с копьем и мечом, — короче, более чем достойным соперником любому супостату.