— Ладно, брось выделываться. Заходи. — Знает, что никакой учет и контроль с моим характером просто несовместим. Я с опаской поглядываю на парочку волкодавов, прикидывая: позавтракали ли они сегодня, или видят во мне большую отбивную на косточках.
— Зачем пришел? Как твоя ж… — Лидочка обрывает себя на полуслове, присаживается на диван и пытается подобрать определение поделикатней. — Как твои болячки?
— Знаешь, классные болячки. — Отвечаю я с энтузиазмом. — Крупные, основательные, очень профессионально сделанные, как, впрочем, и все, что делаешь ты.
— Брось ныть. Если бы они были действительно профессионально сделаны, ты бы до меня не добрался. — Ей нельзя отказать в логике. Логика у Лидочки мощная и мужская. Все остальное женское и, даже может быть слишком. Я отвожу глаза. Халатик она накинула на голое тело и на диване устроилась не в самой целомудренной позе. — Чего глаза прячешь, будто не разу меня не видел?
Нет, с логикой у Лидочки полный порядок.
— Видел, но к вам профессор совсем по другому поводу. — Золотое правило идиота: когда не знаешь что сказать, цитируй тех, кто знал, что говорил. Чтобы не ляпнул, все равно к месту получится. — Мне нужны фотографии всех моделей Мерседесовских джипов. У тебя наверняка журнальчики есть.
— Есть. А с каких это пор ты машинами стал интересоваться? — Почему я всегда перед всеми должен отчитываться. Как будто нельзя просто взять и выложить передо мной журналы.
— Я и не интересуюсь. Просто хочу посмотреть. — Лида поднимается и идет к книжному шкафу. Открывает антресоль и пытается вытащить толстую пачку журналов.
— Стоит как пень. Видишь: женщине тяжело. Помоги. — А я, что отказывался? Подхожу к Лидочке. Она резко поворачивается ко мне лицом. Пачка журналов в высоко поднятых руках, халат распахнут. Как она исполняет эти фокусы?! Гудини позавидовал бы. Расстегнуть халат без помощи рук это тебе не из веревок выпутываться.
— Ну?! — Смотрит нахально и ждет моей реакции. Какая здесь может быть реакция, когда пол шага до эрекции, тьфу ты черт. Что они с нами, бедными делают. Беру у нее журналы и возвращаюсь к дивану. — Не угадал. Тупица. — Лидочка ставит мне за психологический тест пару баллов.
— Извини, я сначала хотел пуговки застегнуть. Но подумал, что тебе с журналами стоять тяжело.
— Дурак! — Это веско, но мужской логикой уже не пахнет. — Сиди смотри, я пойду кофе поставлю. Ты будешь?
— Спасибо, не откажусь. — Устраиваюсь поудобнее на диване. Поудобнее, это значит стоя на коленях. Начинаю листать глянцевые страницы. Довольно быстро нахожу статью о Мерседесе М. Вид спереди, вид сзади, вид с боку. Салон — ну, это нам ни к чему. В салон Лешка точно заглянуть не успел. Откладываю журнальчик в сторону. Никогда не думал, что в мире такая чертова уйма автомобилей. Теперь понятно, откуда берутся автомобильные пробки и заторы на дорогах. Где же все это стадо разместить?
— Держи крепче, а то прольешь. Кофе не масло, но тоже неприятно. Если кипятком, да не на то место, не только ты к женщинам, но и они к тебе всякий интерес потеряют.
— Не переживай. Я за женский интерес умру. Все вокруг кипятком залью, но женщин не подведу. — Делаю лицо правдивое и суровое, как у римского воина.
— К вопросу об интересе. Неужели ты думаешь, я поверила, что ты через весь город ко мне потащишься, ради удовлетворения праздного любопытства? Колись: зачем тебе фотографии Мерседесов?
— А кто сказал, что я через весь город ради фотографий перся? Нет! Я вынес пытку общественным транспортом ради прекрасной дамы.
— Ради меня? — Чувствую ее насмешливый вопросительный взгляд, но глаз от очередного журнала не отрываю. Пачка толстая, сколько еще страниц придется перевернуть — одному Богу известно. Флиртую без отрыва от производства:
— Ты видишь здесь другую претендентку на роль прекрасной дамы? Я нет. Разве что зубастая Гита. Слушай, ты не думала ее фотомоделью пристроить. Она идеально подходит для рекламы зубной пасты. — Еле успеваю прикрыться журналом. Лидочка иногда взрывается как мина нажимного действия. Если нажать слишком сильно, можно лишиться жизни. Она хотела лишить меня кое чего другого. Но горячие капли черного кофе разбились о темно-синий борт Мерседеса G. Я его нашел. Она его обмыла.
— Ты испортил мне журнал! — Гнев Лидочки уже не игра. Испортить меня, это неприятность. Испортить журнал — катастрофа. — Приперся и испортил!
— Разве? — Наивно спрашиваю я, потихоньку отодвигаясь от дичающего на глазах, психолога. — Мне показалось, что кофеем вымыть Мерседес пыталась ты. Хотя это, вне сомнения, ярчайший пример расточительства и бесхозяйственности.
Вот так всегда: язык один раз спасет, зато потом тридцать четыре раза подряд подведет. Отодвигаться дальше некуда. Диван кончился. Чувствую, что самое время, прихватив журналы, удалиться. В этом доме меня больше не любят. И меньше — тоже. В этом доме любят вообще не меня.
Звонок в ворота дарит шанс дожить до следующего дня рождения. Лидочка, начавшая было приглядываться к висящему на кухне набору ножей, переводит взгляд на часы и чертыхается: