Мерцающие

– Я только что потеряла лучшего друга, – вздохнула я с наигранным сожалением, и Валера, приподнявшись на локте, снова меня поцеловал. И это было настолько непривычно, что казалось, я целуюсь с жителем другой планеты. Кровь так и играла в жилах.

– Я рад, что рассказал тебе все.

– А я рада, что опоздала на последнюю электричку. Раньше никак не мог открыть мне свою тайну?

– Думал, тебе оно нафиг не надо.

– Я тоже так думала, только о тебе.

В универ мы все-таки пошли, на последнюю пару, перед этим чуть ли не целый час провалявшись в обнимку.

Надо просто подождать

Теплым осенним вечером в маленьком уютном сквере на выкрашенной в молочно-голубой цвет скамейке сидел мужчина средних лет и приятной наружности. Он читал книгу, размышлял и наслаждался. Наслаждался он многими вещами, помимо чтения, а именно: прекрасной для середины осени погодой и чистым, каким-то даже кристальным воздухом. Был он брюнетом высокого роста с располагающей к себе улыбкой и таинственными глазами. Телосложение его терялось под одеждой, но нельзя сказать, чтобы он был крепок или упитан. В общем, мужчина себе и мужчина – один из неприметных в толпе, который однако же при более близком рассмотрении становится симпатичен несмотря на несколько отталкивающих черт во внешности.

Кроме мужчины на скамье и детей на детской площадке в этот стремительно темнеющий вечер не было никого. Ему это было на руку. Он любил одиночество, как родного ребенка, если бы он у него был. Одиночество – страшно, но в то же время это и дар невероятный. Дети не мешали мужчине читать. Потому что на самом деле чтение он забросил, едва среди ребятишек начались крики и громкая возня – то есть, практически сразу, как они появились на площадке и принялись жестоко и беспощадно эксплуатировать доступные им качели, песочницы и аттракционы. Почему бы нет? Последние теплые дни. Вряд ли этой осенью выдастся еще один такой же погожий денек с ярко-голубым небом и одиноким разводом на нем, словно взяли и мокрой кистью провели по облаку. Мужчина любил детей и даже на них не разозлился за то, что они прервали его чтение. Пожалуй, ему и так надо было оторваться от путающихся строк и подумать о своем. Дети были лишь предлогом отвлечься.

«Так всегда бывает, – рассуждал про себя мужчина, слыша свой собственный голос, глубокий, гулкий и грудной, – сначала ты думаешь, что никого лучше уже не встретишь. А затем наступает день, когда ты приходишь в сквер – просто почитать – и видишь нечто новенькое. Это отметает все твои прежние мысли и увлечения. Это помогает тебе забыться и вновь броситься в мучительно-сладкий омут… Омут ожидания события, к которому ты отныне всей душой стремишься».

Мужчина наблюдал за детьми, облизывал сухие губы, то и дело поднимал глаза к небу, выдыхал из себя какой-то словно спертый от долгого держания в легких воздух, затем, забывшись, снова задерживал дыхание, и когда обнаруживал это, понимал, что не вдыхает уже около минуты, как будто боится чего-то. Новая мука поселилась в нем, новая маленькая черная мука, но такая настойчивая, такая пламенная, что ей невозможно было не поддаться. Она испещрила горячими осколками всю внутренность мужчины – от горла и до низа живота. В паху особенно чувствовалась горячечная боль. С ней надо было что-то делать, иначе от нее можно и с ума сойти. Уж ему ли этого не знать?

Мужчина в очередной раз облизнул шершавые тонкие бледные губы, поменял позу, положил книгу на колени и отправил мутный взгляд на детскую площадку. Тот скользнул по аквамариновой курточке, черному шарфику и рыже-каштановым прямым волосам нахмуренной, сосредоточенной девочки лет десяти-одиннадцати. Она выглядела старше своих товарищей, но мужчину это не оправдывало, нет, ни в коей мере не оправдывало. Да он и не старался найти себе оправдания – просто уже давно привык… ко всему… этому.

Со стороны девочка казалась умнее тех, с кем играла, ее движения были более взрослыми, серые глаза – более осмысленными, действия – не такими резкими и необдуманными, как у остальных детей, хаотично носящихся по площадке. Наверное, именно поэтому мужчина и заметил девочку среди разномастной, бешеной толпы кричащих, спорящих, смеющихся детей – аквамариновое пятно не носилось, как угорелое, а спокойно ходило по грязному песочку от одной качели к другой, то и дело поправляло шарфик, так по-младенчески поднимая руки к лицу, в общем, выпадало из картины, словно кишки из распоротого брюха.

Мужчина наклонился, чтобы прокашляться – от участившегося дыхания всегда следовал приступ сжатого горла, – и жирная прядь черных волос выпала из-за уха, растрепалась, задела нос. Мужчина скорым, привычным движением заправил ее обратно и вытер приоткрытый рот тыльной стороной ладони. Сейчас он был уже не тем приятным человеком, каким был еще десять минут назад, сидя здесь с книгой, словно невинный законопослушный гражданин. Преобразился в один миг, едва увидел эти волосы и эту куртку, эти ручки, смешно поправляющие шарф…