Мерцающие

Позже оказалось, что мы с ней ждали одну и ту же электричку. Все сорок минут ожидания она стояла неподвижно, обхватив себя руками (на улице дул сильный порывистый ветер, а она была легко одета, но сомневаюсь, что она вообще почувствовала холод или что-либо в таком состоянии), хотя могла и сесть на свободное место, но тогда бы она раскрыла свой секрет множеству людей, а так – его видел только я.

Нас разделяло метров семь, и гул на вокзале стоял громкий, но я видел, что она прилагала все возможные усилия, чтобы плакать беззвучно. Не хотела никому мешать или вызвать презрение? Я не знаю. Всё время она глядела в одну точку, каким-то умершим, пустым взглядом, и выражение её лица не отражало ничего, кроме БОЛИ. Порой, когда она сжимала скулы, чтобы сдержать внутри подступившие рыдания, на её лице вспыхивала ярость, но настолько слабыми были эти вспышки, что становилось понятно – у нее нет сил злиться, она будто умирает, и её душа издаёт последние вздохи, прерываемые болевыми судорогами.

Эта девушка была из разряда тех, которым не идут слёзы – они делают лицо безобразным, отталкивающим, красным и распухшим. Такие девушки от слёз делались мерзкими: их не хотелось бы жалеть, их хотелось презирать. Обычным людям. Но не мне.

Слёзы текли по её щекам безостановочным потоком, не успевая высыхать от рваных порывов ветра, что швырял её волосы и легкую куртку беспощадно, на что она, впрочем, внимания не обращала. Абсолютно неподвижный, какой-то даже аморфный объект среди вечно шевелящейся вокзальной толпы. Держу пари, она полагала, что её слёз никому не видно. Честно сказать, я и сам надеялся, что никто больше, кроме меня, не замечал этой девушки, которая словно находилась в другом мире, не желая возвращаться в реальность, которая причинила ей боль.

Наблюдая за ней, я понял, что она не так уж ужасна, и больше всего на свете мне хочется узнать, что за горе у неё произошло. Какова же была моя радость, когда объявили электричку, и девушка, медленно вынув наушники, нерасторопно взяла свою сумку и поплелась в сторону перрона. Воодушевленный такой удачей, я догнал её (что не составило труда, ибо двигалась она очень неохотно) и предложил помочь занести сумку в электричку. Она взглянула на меня безжизненно, прождала несколько секунд, будто приходила в себя, затем прикрыла глаза и отрицательно покачала головой. Я увидел её лицо вблизи, и сердце само собой сжалось: покрасневшие глаза, потёки на щеках, пустой взгляд, обветренные губы, бессильные движения и потухшая мимика. В ней абсолютно не было жизни, ни капли, ни надежды. Ничего.

Я собрался настоять на своем, потому что от тяжести сумки девушка клонилась на бок, но понял, что слова застревают в горле, и стал позади неё. Она, казалось, моментально обо мне забыла и утонула в толпе. Пару минут, пока не прибыла электричка, я стоял позади неё практически вплотную (людей в эту пятницу уезжало много), и наблюдал за ней со спины. Несколько раз она подносила руки к лицу и вздрагивала плечами, но не издала ни звука, кроме скрипа зубов. Видимо, пыталась взять себя в руки – всё же в электричке уже не получится повернуться ко всем спиной или спрятаться, так что надо было срочно успокаиваться.

Получалось у неё плохо. Точнее, не получалось вовсе. У меня сердце кровью обливалось. Что с ней случилось? Я должен узнать. Почему должен, кому должен – неважно. Я вдруг ясно ощутил, что в этом моя миссия. Может, я рождён для этого? Чёрт, а до недавнего времени я не был склонен к сантиментам и романтизации происходящего…

Электричка, дважды просигналив, прибыла на нужный путь и замерла, с шипением раскрыв двери второго вагона прямо напротив нас. Бешеный народ ринулся к входу, и девушку вот-вот бы задавили, если бы не я. Я сделал большой шаг вперёд, отталкивая локтем наглую тётку, другой рукой подхватил девушку за руку и быстро втянул за собой в тамбур, по пути отнимая сумку. Она вообще не сопротивлялась, лишь взглянула на меня ошеломлённо, но свою ношу быстро отпустила, позволив и своё безвольное тело потащить из быстро наполняющегося тамбура в пока ещё пустой вагон.

Я старался тянуть её без грубости, но создавалось ощущение, что я тащу за собой мешок картошки – она совсем не хотела переставлять ноги, и мне пришлось дёрнуть её, отчего она слабо вскрикнула и немного пришла в себя.

– Куда сядем? Слева? Справа? – достигнув середины вагона, спросил я, но она не ответила.

– Справа, значит, справа, – я отпустил её руку и стал укладывать наши сумки на полку для багажа. Что-то подозрительно дзынькнуло.

– У тебя там посуда? – я опустил взгляд и обнаружил её смирно сидящей у окна. Вагон уже забился до отказа. Она едва заметно кивнула в ответ, и я поспешил занять место напротив.

– Спасибо, – одними губами, почти беззвучно прошептала девушка, и сжала губы.

– Пожалуйста, – довольно произнёс я, – не надо отказываться от предлагаемой помощи. Для девушки это нормально.