– Реальности. – Стюарт пожал плечами. – Трехмерного пространства-времени. Все это каким-то образом кодируется в едином образе с точностью до планковского масштаба. Не ты ли всегда толковал о попытках объединить квантовую механику с теорией относительности?
– Думаешь, твоим картинам это удалось?
Он пожал плечами.
– Реальности удается. Просто мы не знаем как.
После этого мы долго молчали, глядя в потемневшее небо.
– И что теперь? – спросил я наконец.
Он повернулся ко мне.
– Инвесторов больше нет. Деньги кончились. Все кончено.
– Наверняка что-то можно сделать.
– Нет, – сказал он. – Погляди вокруг. Интеллектуальная собственность кое-чего стоит, но она делится на доли, как любой товар. Я думал, что сумею собрать капитал, но мне перекрыли кислород. Инвесторы разбежались. Хорошо, что я все-таки успел ее увидеть. И тебе показал. – Он выпрямился. – Почему ты ушел?
– С тех пор десять лет прошло.
– А ты так и не объяснил. Сбежал от работы. Потом, я слышал, попадал в полицию, сходил с ума.
«Сходил с ума». Эти слова висели надо мной с детства.
– Я был пьян.
– Что-то про руку твоей сестры…
Я вглядывался сквозь сумерки в его лицо. В нем не было упрека. Только недоумение.
Я отошел от перил. Стало уже совсем темно. Стоянка машин осветилась.
– То было в другой жизни, – сказал я. – Она позади.
– Так ты себя уговариваешь.
Пора было уходить. Теперь я это понимал: кое-чему лучше оставаться в прошлом. Мы оба смотрели в сгущающуюся темноту и молчали. А когда он заговорил, то о другом:
– Твой Сатвик не сказал мне, куда собирается, но упомянул одно имя – Викерс. Спросил, не встречалось ли мне это имя.
– А тебе встречалось?
Он покачал головой. Я порылся в памяти, но и мне это имя ничего не говорило.
– Может, вспомнишь что-нибудь еще?
– Одна странная фраза. Прежде чем уйти, он посоветовал мне остерегаться.
– Чего остерегаться?
– Он говорил о каком-то мальчике. Сказал, чтобы я остерегался этого мальчика.
29
В самолете я закрыл глаза. Ночной рейс в Бостон.
Снотворное, но сон не шел. Вместо сна – бессвязный гул; чувство, что все это происходит с кем-то другим. Я наблюдал за собой со стороны – что собираюсь делать, что делаю. Наблюдал свое существование, как лежащие на коленях руки.
– Не верю своим глазам, – услышал я свое обращение к темноте.
Страшно хотелось пить.
Пришла темнота.
И с ней забытье.
Началось это в тринадцать. Мгновения на грани восприятия. Пространство ощущалось, но не виделось. Зияющая, огромная пасть. А объяснить я не мог, не было слов.
Бабушка обнимала и укачивала меня, а мне между тем открывалась, распространяясь, темнота – волна, вздымающаяся над миром, грозящая раздавить и унести, так что я иногда вскрикивал и называл это «тем чувством», хотя это вовсе не чувствовалось, а виделось сквозь закрытые веки. А потом на лице бабушки появилась забота, а там и страх за единственного внука. За мальчика, который слишком много повидал и слишком много потерял.
И я перестал рассказывать ей о темноте. Я больше не кричал и не говорил ей, что то чувство вернулось. А у себя в комнате ощущал, как растет она. Волна безумия.
Я должен был встретить эту кипящую тьму, которую не то чтобы видел – я как будто стоял под самым паровозным гудком, нестерпимо громким, только здесь был не звук, а что-то другое. Что-то большее.
А потом и я тоже пугался, и зажимал глаза ладонями, и защищался, выкрикивая числа: два, три, четыре, пять, и дальше, дальше, потому что ничего другого у меня не было, – и я узнал такое, чего никак не ожидал. Я мог его отогнать – это безумие, это темное ничто.
Я научился отгонять его числами.
Самолет приземлился. Яркие огни аэропорта.
В гараже я нашел свою машину. И записку на лобовом стекле за дворником.
Сперва я принял ее за квитанцию, потом вскрыл.
«Скоро».
В машине я принял две таблетки.
Долгая извилистая дорога. Фонари в городской темноте складывались в новые созвездия, и я выпытывал у отца, куда он подевался, шептал в пустоту, но не слышал ответа. Только смерть. Вот и Сатвик, может быть, мертв. Мертвые всегда молчат в ответ живым.
Я повернул баранку.
Среди ночи я вдруг проснулся и дернулся, как будто, споткнувшись, упал с высоты.
Проснулся в поту, сердце билось молотом.
– Ш-ш-ш, – прошептала она и провела ладонью по моему потному лбу. – Спи дальше.
– Я как будто поскользнулся.
– С каждым случается, – сказала она. – Это просто душа у тебя упала на место.
Я сел.
– Надо идти.
К ней я приехал несколько часов назад. Мне нужна была твердая опора, чтобы выбраться из собственной головы, но вышла ошибка. Голова последовала за мной.
– Останься, – шептала Джой, – все у тебя хорошо.
Она держала меня за голые плечи.
– Откуда ты знаешь?
– Все будет хорошо.
Я вспомнил ее слова, сказанные несколько месяцев назад.
– Нет. Почему-то мне кажется, что не будет.
Утром я проснулся больным.
Холодный кафельный пол. В туалете меня вырвало.
Снился тяжелый кошмар – разгорающийся пожар.
Во сне легкие у меня горели, и я проснулся рывком от того, что задержал дыхание.
Таблетку я запил молоком.
– Ты уверен, что это правильно?