Мерцающие

Я не понимал. Лицо Брайтона бледно светилось в полутьме. Он был очень серьезен.

– Каких проверок потребуют люди? Для политиков? Для судей? Для будущих супругов? Процесс уже пошел – его запустило открытие Роббинса. Вопрос задают в церквях и перед зеркалом. И куда он нас заведет? Те люди, которые не люди… что с ними будет? Можно ли им доверять? Или их место в трудовых лагерях? Они законная добыча геноцида?

– Вы сумасшедший.

– Это крайности, признаю, но подумайте: что в истории человечества наводит на мысль, будто оно сторонится крайностей? Люди убивают из-за расхождений в вере, культуре, расе. Что отличает одно племя от другого? Так уж велики различия? Любой повод подойдет, чтобы расчеловечить противника и найти оправдание любым своим действиям. Будут гореть селения – если не здесь, так где-то еще. Если не в этом году, так в будущем. Воскресят древнюю историю, вроде салемского суда над ведьмами, когда к спине невинных привязывали камни, чтобы проверить, всплывут ли утопленные. Такова наша природа. Вы хоть задумывались, чему положили начало, Эрик? Вы разбили мир. Вы разбили иллюзию.

По загривку у меня поднимался холод.

– Кто вы такой?

– А, теперь вы задаете вопросы. Я тот, кто прожил достаточно долго, чтобы набраться ума.

– А они кто? – спросил я. – Те, о ком вы говорите. Те, кто не обрушивает волну. Кто они?

– У них есть имя. Вы его еще не угадали, Эрик?

– Какое имя?

Он опять отвернулся от меня, уставился на город.

– Они рождаются, они живут, они умирают. – Он повернулся ко мне. – Мы зовем их обреченными.

* * *

Брайтон увел меня обратно в дом. Шел он неспешно, держась рядом со мной. После темноты снаружи освещение казалось ярким. Мы миновали библиотеку, где Сатвик сидел в кресле с высокой спинкой, а двое охранников стояли у открытой двери. Сатвик, уловив движение, поднял глаза. На мгновение наши взгляды встретились, потом я прошел дальше. Трудно было что-то понять за эту долю секунды, но мне в его глазах почудился страх. Страх за себя. А может, за меня. Сложно сказать.

Из дальнего конца коридора, пройдя несколько дверей, мы попали в большую, тускло освещенную комнату.

– Играете? – спросил Брайтон.

В других пентхаусах такое могло бы называться комнатой отдыха. В ней был бы большой телевизор, полный бар, несколько кушеток и сидений. В брайтоновской версии роскоши наличествовали четыре бильярдных стола. Окна притемнили черной бумагой. Сами столы были шедеврами искусства. Лиги мягкого зеленого сукна. Тонкая резьба по дереву. На стене висела коллекция киев. Там же обнаружился, наконец, и бар с напитками, размещенный со вкусом, в дальнем конце. Обещанный Брайтоном бурбон и другие виды спиртного. Стеклянные бутылки на стеклянных полках отражались в зеркальной полосе.

На первом от двери бильярдном столе лежал странный предмет. Я присмотрелся, силясь разобраться. Что-то похожее на опрокинутый динамик с белой тарелкой громкоговорителя. Одновременно я заметил на втором столе пятна. Да, лиги тонкого зеленого сукна, только местами оно потемнело. Я бы рад был придумать этим пятнам невинное происхождение, но в голову лезло иное. Крупные засохшие лужи. Большое круглое пятно на дальнем конце стола. Два пятна поменьше по центру. И еще у боковой лузы. Как будто на столе лежал человек, истекающий кровью из дюжины ран.

Брайтон поймал мой остановившийся взгляд. Обойдя стол с пятнами, он остановился у другого, с аппаратиком.

Он дал знак оставшемуся у двери телохранителю, и над первым столом, щелкнув, включился свет, так что теперь я мог хорошо рассмотреть устройство. И увидел, что это, собственно, не динамик – что-то другое. Черная коробочка с тумблерами и сетчатой верхней стенкой. По столу раскатилось несколько шаров. Над коробочкой в металлическом зажиме торчала белая тарелка – диск из твердого белого пластика. Из лежащего рядом двухфутового мешочка с черным песком просыпались, губя покрытие, песчинки.

– У каждого великого открытия свои мученики, – заговорил Брайтон. – За откровение всегда приходится платить. – Он подобрал со стола шар-биток. – Вернер фон Браун создал ракеты V-2. Они убили десятки тысяч людей во Второй мировой, но от них прямой путь к «Меркурию» NASA. – Подержав белый биток, он вернул его на стол, назвал: «Луна» – и покатил. Биток отскочил от бортика и, прежде чем остановиться, задел шестой шар. – До фон Брауна был Никколо Тарталья, отец баллистики. Несчастный изуродованный заика Тарталья, который ввел в математику знак скобки и доказал кривизну траектории снаряда. – Брайтон положил ладонь на шар два. – И для вас, в скобках: сколько народу погибло от этих траекторий? – Он покатил второй шар по столу – простучав по другим шарам, тот ударился в бортик, отскочил, стукнул по черной коробочке посередине и увяз в песке. – А потом открыли расщепление ядра – Лиза Мейтнер впервые теоретически задумалась о возможности цепной реакции. Спустя несколько лет мы узнали ответ – ведь узнали же? Так всегда бывает: изобретение стали неизбежно приводит к клинкам, и мученики истекают кровью.