Мерцающие

– Жив, – только и сказал я. В животе у меня крутило, но не от голода. Секунды три я думал – вырвет, а потом и правда вырвало, выплеснуло желчь и кислоту, от которых защипало в глазах и забило нос. Я пытался дышать носом, но он был забит кровью. Я ощутил влагу на руке, на которую опирался.

– Ты в порядке?

Ей пришлось спросить дважды, пока тошнота прошла и я сумел ответить.

– Нормально, – сказал я. На долгие разговоры сил бы не хватило.

– Ты заболел? Грипп или что?

– Нет, – ответил я выгоревшим, ужасным голосом. – По утрам хуже всего.

Она подошла, осторожно переступила блевотину, держа в руке мясной нож.

– Можно снять и эту ленту.

Когда в семь утра к тебе приближается незнакомка с ножом, а ты провел всю ночь связанным, это не худшее, что можно услышать.

– Вытяни руки.

– Спасибо, – кивнул я.

Я сел прямо и держал перед собой руки, пока она занималась делом. Поднесла нож, прикидывая угол, под которым лезвие не рассекло бы мне запястья.

– Не меня благодари. Он позволил тебя развязать в основном потому, что я напомнила – тебе нужно в туалет. Сказала, что я не справлюсь, так что заниматься этим придется ему.

Будь во мне силы на улыбку, я бы улыбнулся.

– Хорошая мысль.

Но прозвучало это чуть слышно. С голосом становилось не лучше, а хуже. Мне бы воды. Ну и вид, наверное, был у меня: больной, растрепанный после ночи в ящике.

Нож проткнул ленту, и Мерси стала потихоньку пилить, а я старался пошире развести руки. Чувствовал, как холодная сталь задевает кожу.

– Теперь осторожно, – предупредила Мерси. – Без резких движений. Если что, зашивать придется твоими шнурками от ботинок.

Последний рывок ножа разрезал ленту, и руки мои разошлись в стороны. Занемевшие суставы не сразу поверили в свободу. Лента осталась на предплечьях, зато я снова мог шевелить плечами. Я медленно развел руки, поднял их над головой.

– Извини, что пришлось тебя связать, – сказала она. – Предосторожность. Идем, завтрак сделали и на тебя.

Я вслед за ней выбрался из трейлера на грязный цементный пол. Солнечный свет не украсил помещения. Разор был куда больше, чем мне вчера показалось. То, что я принял за груду мусора, днем превратилось в кустик, проросший в углу сквозь трещины пола. Люди отсюда ушли не годы – десятилетия назад. Ни в одном окне не осталось стекол, ветер свистал насквозь. За окнами виднелись другие здания, по ту сторону бывшей улочки. Куда ни глянь, я видел бетонные и стальные коробки. Старая фабрика, а может, какая-то военная база.

Я подошел к костру и сел.

Завтрак вышел куда лучше ужина. Яичница с беконом, приготовленная на стальном противне над открытым огнем. Все это походило на вылазку за город, только с жестяной крышей высоко над головами. Покончив с яичницей, я спросил:

– Насчет туалета?

– Покажи ему, – велела Мерси.

Хеннинг, поднявшись, провел меня сквозь узкий пролом в стене, мимо разномастных котлов в третье помещение – намного больше и отчасти открытое стихиям. Солнечный свет попадал сюда сквозь окна в крыше, а посередине выросло целое дерево. Повсюду тянулись трубы разной толщины и формы. Иные – по три фута в поперечнике – их когда-то рассек давно забытый сварочный аппарат. В старых казармах такого не увидишь, так что я переменил представление о том, куда попал. Явно промышленный комплекс, хотя его прежнее назначение осталось тайной.

Вдоль крошащейся кирпичной стены мы вышли к двери с полинявшей буквой «М», нацарапанной по крашеному дереву, но Хеннинг прошел мимо.

– Воды нет, – пояснил он. – Быстро переполнится.

Вдоль той же стены мы прошагали еще сотню футов и вышли к открытому проему. Я вслед за ним ступил на солнце и увидел на той стороне запущенной гравийной дорожки провалившееся в себя строеньице. Крыши не было вовсе и четвертой стены тоже.

– Туда, – сказал он. Мы остановились у бетонной перегородки. – Номер первый по эту сторону, номер второй по ту.

– Первый, – выбрал я.

Он указал на стену.

– Ну пользуйся.

Пока мочился, я успел оглядеться, попытался разобраться в окрестностях. Отсюда здания, похоже, тянулись во все стороны, варьируя все ту же тему. Настоящий лабиринт – понятно, почему им пришелся по вкусу этот район. Если дойдет до стычки, знакомство с местностью будет важным преимуществом.

Через три минуты, вернувшись к костру, я увидел, что после завтрака все прибрано. Остались фляги с водой и губка для мытья посуды.

Я увидел на столе оружие. Винтовку. Дробовик. Два пистолета. И эти люди, кто бы они ни были, внезапно из бродяг превратились в партизан. Хеннинг подобрал последнюю деревяшку, подложил в огонь.

Я возился с приставшей к коже лентой, подергивал на пробу. Боль подтвердила мои опасения.

– Лучше срывать разом, – посоветовала Мерси, – как пластырь.

Я дернул сильней – вспышка боли, и лента отошла, прихватив волоски с предплечий. Я осмотрел кожу. Крови, во всяком случае, не было. Я содрал ленту и с другой руки.

Хеннинг, прислонившись к столу и ковыряя под ногтями кончиком ножа, рассматривал меня. Потом уронил нож так, что он воткнулся в столешницу.

– От ленты ты избавился, но это не значит, что сбежишь.

Я промолчал.