Осознав, что она ничего не заметила, я забрал деньги и мы вышли из кафе. Дорога к дому лежала через центральный проспект и, как назло, там было очень людно. Мы двигались сквозь тесный поток и признаться в тот момент единственное, что мне хотелось это быть выше сантиметров на пятьдесят. Вдруг среди толпы я вновь заметил это же мерцание. Меня бросило в пот. Женщина лет 25-ти двигалась навстречу невероятно-энергичной походкой, рассекая пространство своим шагом, и никто не мешал ее движению. Казалось, что какая-то сила буквально раздвигает людей на ее пути и сила эта горела прямо внутри ее тела тем же самым электрическим огнем вспышки фотоаппарата и я видел эту силу. Я резко дернул Маринку в сторону, на соседнюю аллею, где можно было хотя бы поговорить. Но я молчал. Я не знал, как объяснить происходящее ни себе, ни ей.
– Что с тобой?
Я шел рядом с ней и смотрел перед собой.
– Эй! Слышишь меня?
– Слышу, – быстро ответил я.
– Ну и?
Я по-прежнему молчал и шел вперед, перебирая варианты ответа, которые не сделают из меня психа в ее глазах. Хотя чего мне бояться, я единственный, кто решился зайти в эту фотомастерскую, которую избегали все.
– Короче…
– Говори же!
– Обещай, что если и расскажешь кому-то, то ничего не приврешь и скажешь всё как есть.
– Обещаю.
Немного помолчав, собираясь с мыслями, я начал:
– Вспышка на фотоаппарате была какая-то странная, понимаешь?
– Нет, – её рыжие кудри так искренне прыгали вокруг головы, что я не мог соврать ей.
– Мне кажется, что она как-то повлияла на глаза.
– Как? – она встала передо мной, преградив дорогу, и заглянула в лицо с расстояния шага – нормально всё с глазами.
– Просто… Понимаешь, я… Я замечаю…
– Что? – пытаясь высмотреть ответ, она подошла еще ближе.
– Я вижу… – запнувшись на полуслове, я опустил глаза.
– Почему у тебя лоб в поту?
Я наклонился к ее правому уху и шепотом решительно сказал:
– Я вижу какое-то сияние в людях.
Не растерявшись, она продолжила ушной диалог:
– Какое?
– Разное. И одинаковое одновременно.
– Оно во всех?
– Не во всех. Из всей толпы на бульваре было только у той женщины. И у продавщицы в кафе.
– А во мне есть? – Маринка всё – таки задала этот вопрос. И тут я присел на скамейку в безнадежном акте смирения с фактом, что все девчонки завидуют друг другу.
– Пока не вижу.
– Ладно, идём. Я не буду никому рассказывать. Потом что-нибудь придумаем.
Родителям я, естественно, ничего не сказал. Утро в школе началось как обычно – списывание, драки, любовь. Я сидел на подоконнике в конце класса и наблюдал за эволюцией биосистемы. Распределение особей по статусу происходит примерно за три недели. И еще месяц требуется для закрепления позиций. Оставшиеся годы ничего не меняют не только в жизни класса, но и в судьбах выросших учеников. Хотя кто-то может сказать, что гадкие утята превращаются в прекрасных птиц, но это лишь случайность причиной коей является бурная жизнь уже созревших лебедей.
– И почему я не курю? Такие умные мысли думаю, – шепнул я себе под нос – так бы завершил свою доктрину дымом колец.
Вошел преподаватель по русскому языку и я вынужден был прервать заседание. С вызывающей степенью вальяжности я добрался до своего места. Стас уже замер по стойке и готов был прокричать приветствие, как вдруг получил удар в спину от Сашки – тупого, но сильного парня.
– Завтра, чтоб были деньги, понял? – раздался звериный шепот с задней парты.
Стас стушевался и покраснел. Всё-таки разница весовых категорий давила моему сопартнику на психику. Я облизнул губы и, наклонившись чуть назад, озвучил приговор:
– Еще раз… Я тебе сердце вырву.
Бугай не ожидал такой дерзости от парня с тонкими костями.
– Здравствуйте, ребята!
– Здравствуйте, Ольга Владимировна! – хором пропели 28 голов.
Я воспользовался моментом шума и, на этот раз, повернувшись полностью, добавил:
– И яйца тоже.
Сашка присел раньше остальных. Следом все мы.
– Спасибо, – толкнул меня в бок Стас – как это у тебя получилось?
– Власть сознания над материй. Прикроешь на математике? Хочу уйти с урока. Чувствую не смогу переварить её сегодня.
– Что сказать?
– Скажи – уехал на симпозиум.
– Это чего такое?
– Типа встречи ученых.
– Это там учат власти сознания над материей?
– И не только.
– Понял. Ради такого дела скажу, – кивнул Стас.
Рельсы
Люди в городе называли это “частный сектор” – одноэтажные дома, стоящие близко друг к другу и разделенные забором у кого из сетки, у кого – из кирпича. Для меня всегда было непонятно, что в нем частного, но ощущение безнаказанности, которое я испытывал, находясь среди этих странных домов с деревянными ставнями, было чем-то особенным, что я никогда не мог пережить в своём мире асфальта. Обычно родители привозили меня в пятницу вечером и забирали через двое суток. Этого времени мне было достаточно, чтобы впитать все доступные степени свободы: я мог гулять до полуночи, питаться только фруктами и жвачкой, не мыться перед сном и всё, что я там делал, было направлено только на одно – перепиливание ошейника привычного мира.