Мерцание золота

Это была чистая правда. Домов творчества во всех перечисленных местах было жалко, но меня больше беспокоило Внуково. Оно тоже загибалось, и так же стремительно, как и СССР.

Сначала закрылся буфет, затем отключили котельную, и прошлую зиму наш поселок пережил только благодаря Шиму. Он велел, во-первых, не отключать электронагревательные приборы, а во-вторых, в сильные морозы постоянно сливать воду из бачков в туалете.

— Главное, чтобы не замерзла вода в стояках, — сказал он. — Выживем только в том случае, если сохраним систему отопления.

— Но ведь это не последняя зима, — сказал я. — Какие у нас перспективы?

— Я договорился, чтобы к нашим коттеджам подвели газ.

— Откуда здесь газ?

— Миллионеры тянут к себе на участки трубу. Через наш поселок сделать это гораздо дешевле, чем в обход. Я говорю: прокладывайте через нас, но ответвление к каждому коттеджу. Они согласны.

— А что Литфонд? — спросил я.

Это был ключевой вопрос. Судьба писательского поселка была полностью в руках руководства Литфонда.

— Бобенко хочет нас продать.

— Как продать? — поразился я.

— Целиком, — пожал плечами Шим. — Размораживается отопление, мы отсюда выезжаем, и он втихаря продает поселок какому-нибудь «Лукойлу». Сейчас все так делают.

Это было похоже на правду. Общественную собственность сейчас не продавал только ленивый. А Бобенко на ленивого похож не был.

В писательское сообщество он попал по разнарядке. Бобенко работал инструктором райкома партии. Однажды его вызвало начальство и велело отправляться на службу в Московское отделение Союза писателей.

— Какой из меня писатель? — стал отнекиваться Виктор Иванович. — Я и книг-то не читал.

— А вам и не надо читать, — сказало начальство. — В школе небось Толстого проходили?

— Проходил, — потупил глаза Бобенко.

— Этого достаточно. В Союзе писателей будете распределять квартиры, машины и прочее по мелочам. А главное — выдерживать линию партии.

— Может, меня все же к артистам? — в последний раз попытался отказаться Бобенко. — Я петь люблю.

— С писателями тоже кому-то работать надо, — одернуло его начальство.

И Виктор Иванович пошел на постылую службу. Очень скоро он стал писателей не только презирать, но и ненавидеть. Народ был пустой и вздорный, каждый старался урвать себе кусок побольше, а некоторые и вовсе оказались хамами. Изредка в застолье Виктор Иванович затягивал украинскую песню, но все это были тоскливые причитания. «Ой ты, доля, моя доля, доля несчастливая…»

В первые годы ельцинского правления Виктор Иванович успел продать изрядную часть литфондовского имущества, но с поселком во Внукове случилась промашка. Бобенко поехал на охоту с товарищами, и на каком-то там километре Минского шоссе «Волга» с пятью пассажирами лоб в лоб столкнулась с грузовиком. Не выжил никто.

Таким образом, на какое-то время Внуково осталось без присмотра. Тут же был организован Совет арендаторов, который возглавил, конечно, Шим. Мне в нем предложили пост казначея.

— Но я ведь не бухгалтер, — запротестовал я. — Я сын бухгалтера!

— А кого ставить? — спросил меня Иванченко. — У Файзилова, например, отец владел кирпичным заводом. Ты считаешь, он будет лучше казначей, чем ты?

Я стал собирать деньги на ремонт рушащегося хозяйства. Некоторые писатели, глядя на все это, стали сдавать квартиры. А Стекловского, жившего под нами, выселили в принудительном порядке.

— Может, и нам уехать? — спросил я жену.

— Успеем, — сказала Алена. — Стекловского выселили за многолетнюю неуплату, а у нас Егор.

У Егора во Внукове было полно друзей из писательских внуков, и мысль о выселении я выбросил из головы. Вид детей, гоняющих по поселку с листьями лопухов на головах вместо панам, настраивал на оптимистический лад.

Из тех, кто уехал из Внукова, больше других мне было жалко Файзиловых. Но им дали дачу как раз в Переделкине.

— Ближе к небожителям? — спросил я Татьяну Михайловну при расставании.

— Там квартира и участок больше, — сказала она. — Обустроимся, приезжайте в гости.

— Обязательно, — кивнул я. — А вы к нам по грибы.

Однажды при въезде в поселок меня встретил Георгиев. Он стоял в воротах, широко раскинув руки.

— Сторожем нанялся? — выглянул я из машины.

— Посторонним въезд запрещен! — строго сказал Жора. — Частная собственность, охраняемая законом!

По его глазам я понял, что он меня не узнает.

— По грибы сегодня ходил? — спросил я.

— Какие грибы? — растерялся Жора. — Грибы в лесу.

Он отступил в сторону, давая мне проехать.

— Что с Жорой? — спросил я Иванченко.

— С головой что-то, — сказал Вячеслав Иванович. — Я Лене говорю, чтобы она отправила мужа на обследование, а она не хочет. В больнице, мол, и здорового уморят. Он уже давно заговаривается, своих не узнаёт.

— Голова у писателя самое слабое место, — согласился я.

— У кого голова, у кого сердце, — вздохнул Вячеслав Иванович.

Через какое-то время Георгиева увезла «скорая», и из больницы он уже не вышел.

— Слишком близко к сердцу принял происходящее в стране, — сказал мне Иванченко.

— Переживал, что Союз развалился?