Мерцание золота

Я посмотрел на полные стаканы и понял, что Советский Союз не зря считался мировой державой. Водку стаканами в нем пили не одни охранники. Между прочим, среди знакомых мне писателей таким был один Кузнецов.

— Чисто символически, — говорил он, вливая в себя стакан.

Я, хоть и прозаик, стакан выпить не мог. Квасников об этом знал, но налил мне столько же, сколько и остальным.

Гости, к счастью, были озабочены другими проблемами.

— Ну и кто победил? — спросил второй гость, имени которого я не знал.

— Ничья, — сказал Медведев.

— Они поспорили с охранником Рейгана, кто сильнее, — объяснил мне Квасников. — Володя, где это было?

— В Америке, — сказал Медведев. — Они там совещаются, а нам скучно.

— На что спорили? — спросил я.

— На бутылку, — пожал плечами Медведев. — Он так и не оторвал мою ногу от земли.

— У Володи на спор никто не мог оторвать от земли ногу, — наклонился ко мне Квасников. — Конек у него такой.

— Конек — это когда отбрасывают коньки, — сказал второй гость. — Хорошее было время… Ну, поехали!

Он залпом выпил свой стакан. То же самое проделали Медведев и Квасников. Я сделал два глотка и поставил стакан на стол.

— Фактура не та, — объяснил я.

Впрочем, о том, насколько на самом деле мелка моя натура, я узнал, когда повез Медведева на станцию.

Второй гость остался ночевать у Квасникова, а Медведев сослался на обещание жене ночевать дома.

— Подвезешь? — посмотрел на меня Квасников.

— Конечно, — сказал я.

«Неужели кремлевские охранники на электричке ездят?» — подумал я.

— Так ведь на пенсии, — понурился Квасников. — Теперь на персональных машинах ездят одни воры.

Я подогнал свою «пятерку» к коттеджу. Медведев открыл дверь и сел. Машина крякнула и перекосилась. Я на своем водительском сиденье, можно сказать, взмыл над землей.

«Хорошо, до станции дорога нормальная, — подумал я. — На ухабах и пяти метров не проехали бы».

Коноплин и Медведев служили в одном ведомстве, но кустики, по которым они шарили, были все-таки разные. Медведев прохаживался большей частью вдоль кремлевских кустов, а Коноплин изучал кустарники Индии, Ирана и Пакистана. В своей книге он писал, что контейнеры с шифровками и прочей шпионской ерундой ему приходилось прятать именно под кустиками.

— Хорошая получилась книга, — сказал я, ведя пальцем по отполированной поверхности сандалового стола. — Не зря вы изучали книжные развалы в Иране.

— Я и до Ирана собирал книги, — польщенно улыбнулся Коноплин. — В Институте восточных языков было много книжников.

— Сейчас это МГИМО?

— Да, институт международных отношений. Его мой сын закончил.

— Говорят, случайные люди туда не попадают?

— Самый закрытый институт в стране, — кивнул Коноплин. — Если нынешняя власть и его сделает общедоступным…

Он замолчал.

— Да, ельцинские холуи почти все сдали американцам, — согласился я. — Уже и до нелегалов дошло дело.

— Нелегалов я положил на дно на тридцать лет, — твердо сказал Коноплин. — За это время ситуация в мире может измениться.

Я с сомнением посмотрел на книжные шкафы, сплошь заставленные раритетами. Тридцать лет — не такой большой срок, чтобы Америка рухнула в тартарары.

Но шпионы — это все же не мое хобби.

— Идемте пить чай, — резко поднялся со стула Коноплин.

И мы отправились на кухню пить чай.

5

Егору стукнуло пять лет, и мы решили съездить в Коктебель.

Я слышал, что Коктебель уже далеко не тот, в котором мы с Аленой блаженствовали в восьмидесятые годы. В столовой Дома творчества стали хуже кормить. Набережную застроили шашлычными и пивными. Закрыли Карадаг.

— Но море ведь то? — спросил я жену.

— Поехали, — покорилась она.

В Коктебеле все действительно стало другим. Круглые сутки в кафешках грохотала музыка. Вода в душе появлялась часа на два, не больше. Еда в столовой была тяжелая и невкусная.

— Даже море грязное, — посмотрел я в окно номера.

— Пойдем к ослу! — потянул меня за руку Егор.

На набережной ему нравился осел, на которого можно было влезть и сфотографироваться. Егор обнимал его за морду и пытался заглянуть в глаза. Осел брезгливо отворачивался.

Но за неделю к шуму и грязи мы как-то приноровились.

«Вот-вот с неба упадет под ноги мешок с деньгами, — думал я, — и на следующий год мы поедем отдыхать в Испанию или Италию».

Лично меня с Коктебелем примиряли тетки, торгующие на набережной вином. Зарплату на винзаводе им выдавали натурой, и пропустить стаканчик хереса между обедом и ужином теперь не составляло труда.

Между прочим, о мешке с деньгами в это время мечтал не один я.

— Как там Белугин? — спросил меня у входа в столовую критик Володя Бочаренко. — По-прежнему издает журнал «Золото России»?

— Не знаю, — пожал я плечами. — Я в «Современном литераторе».

— Который был советским? — ухмыльнулся Бочаренко. — Ну и кого вы там издаете?

— Дневники Чуковского, Короленко, Булгакова и прочих третьесортных писателей.

Я тоже хмыкнул.

— Н-да, — посмотрел на профиль Волошина на Карадаге Володя. — Говорят, у Белугина карманы золотыми медалями набиты.

— И платиновыми, — кивнул я. — Про серебряные я и не говорю, мы ими в пивных расплачиваемся.