Мертв на три четверти (ЛП)

Игнорируя химическую реакцию смирения собственного мозга, Тара расширила границы своего восприятия далеко за пределы тела и заставила душу стать плоской и широкой, словно планер, и обрести покой. Мимоходом она заметила пролетевшее мимо тело мисс Кеварьян, стаю чаек в миле к югу, мелькающие облачка пара и облаков.

Когда все ее чувства выровнялись, превратившись в поверхность огромного безмятежного озера, она отключила их, сделав непробиваемыми и твердыми подобно выдержанной древесине.

Некоторые считают, что дух (или душа) и материя — абсолютно разные субстанции, переплетенные в замысловатом чувственном танце. Первый принцип Таинств, на понимание которого уходит значительное время обучения, гласит: что дух и материя — суть разные аспекты одной и той же субстанции, и есть способы одно сделать похожим на другое. Таким образом, если обычный широкий клочок материи способен замедлить падение с высоты, то и кусочек духа справится аналогично.

Разумеется, в обычных обстоятельствах дух куда более проницаем. Если кто-то по глупости вздумает полностью превратить собственную душу в материю, то превратиться в ковыляющий мешок плоти, едва ли способный сохранить жизнь, поскольку забудет, зачем ему дышать. Есть строгое правило: сосредоточься, но не разрушай собственное сознание. Раскрой свой дух шире, чем любой парашют, и медленно, медленно (или, возможно, побыстрее, поскольку до поверхности осталось всего лишь сто пятьдесят метров) собери все свои ощущения в кулак, пока они уже не смогут повлиять на материю, и несколько квадратных миль чистого воздуха начнут замедлять падение вашего тела и души.

Не каждому дано почувствовать, как ваша душа взмывает над вами подобно парашюту. Прошлой осенью чувства Тары слегка онемели после заключения и драки, поэтому она не до конца поняла, насколько это больно.

Она закричала, но не просто от боли, а глубоким и бессмысленным криком, поскольку его причина от нее ускользнула. Если сравнить ее крик с каталогом полного аудио-собрания криков библиотеки Тайного университета, он был бы похож на крик человека, чьи внутренности раздирает на части клыкастое насекомое с лицом младенца.

После крика настало забвение. Она была одновременно и крошечным перышком в виде тела, парящим навстречу волнующемуся океану, и обдуваемым ветром облачком души в небе. Она чувствовала словно внутри нее вспыхивали тысячи лампочек от множества нежных прикосновений, будто она попала под ливень, и каждая капля была любовью.

«Это что-то новенькое», — подумала она перед тем, как плюхнуться в воду.

* * *

Абелард курил, сидя в исповедальне. Он не мог остановиться уже два дня. Едва выдавалась пауза между затяжками, как его начинало трясти. Он едва мог выкроить полчаса на сон прежде, чем вскакивал и, трясясь от нетерпения, снова тянулся к сигарете, которая почему-то оставалась тлеть рядом с постелью.

Он должен был вымотаться. Быть может, так оно и было, но конвульсии были хуже любой усталости. Они появлялись сперва в кончиках пальцев, потом перебирались на конечности, пускали корни в плечах и бедрах, а потом проникали в грудь и живот. Он не имел представления, что случится, если они вдруг доберутся до сердца, и не хотел узнавать.

— Это нормальная реакция, — объявил лечащий врач кардинала, когда он впервые заявил о трясучке прошлым вечером. — Конечно, это проявляется несколько сильнее, чем я ожидал, и тем не менее, это нормальная реакция. Как послушник Вечного пламени вы выкуриваете от трех до пяти пачек в день. Обычно Благодать господня защищает вас от вредного влияния табака, но учитывая обстоятельства, Его благотворное влияние пропало.

Абеларду не стало легче от подобного диагноза. Пока он его выслушивал, его мучили сильные рвотные позывы, не ослабевшие до сих пор. И даже сейчас, в исповедальне самого Бога, он чувствовал голод и опустошенность. Доктор предложил ему бросить курить, или сократить количество, но Абелард не послушал. Он был предан Повелителю не смотря ни на что.

Исповедальня была тесной и спартанской, разделенной с правой стороны тонкой решеткой. Его часть исповедальни была хорошо освещена, а правая часть наоборот — затемнена. Однако ему хорошо была известна личность его исповедника. Что не поощрялось, но это были беспрецедентные обстоятельства.

— Поведай мне, сын мой, — произнес Старший Техник-Кардинал Густав собственной персоной, — не заметил ли ты нечто странное до того, как прозвучал сигнал тревоги? — Его глубокий голос гулко отразился от стен исповедальни. Кардинал Густав, будучи несколько десятков лет лидером Церкви и главой кардинальского совета, привык разговаривать в больших гулких залах и обличать неправедных. Годы руководства Церковью сделали его менее чувствительным к облегчению страданий одной-единственной заблудшей души. Но он очень старался, хотя и устал.