Адмирал это знал. Первые десять лет семья Корнева находилась под жестким контролем. Вся переписка, все контакты проверялись Особым отделом. Только говорить об этом Алдонин не имел права.
— Все равно не верю, — сказал Корнев. — Мой единственный сын, моя гордость… Как человек может бесследно пропасть на суше, Андрей? Он ведь не робкого десятка, не беспомощный малыш?
Алдонин заметил, что отец не говорит о своем сыне в прошедшем времени.
— К сожалению, вариантов много. Сам понимаешь: особое задание…
— Понимаю… Он офицер. Он дал присягу. Должен выполнить любой приказ. Если надо — отдать жизнь. Он моряк. Я к этому готов… Но только не пропасть без вести… — Корнев стукнул по столу кулаком. Кулак был крепким, как канат. — Когда в девяностом прощался с Лешкой, знал, что это надолго: десять лет, может быть, пятнадцать, вопросы задавать нельзя, ничего знать нельзя, все понимаю — такая служба. Мать его обманул, сказал, что в дальнее плавание, автономка на три года… Но двадцать пять лет… Вся жизнь… У меня невестки нет, чтобы его оплакала… Даже внуков у меня нет… Как же так, Андрюша?
— Такая служба, Дима. Ее не выбирают. Он мог отказаться… Сейчас бы командовал эсминцем на Балтике, ходил в Средиземное… У него была бы семья, у тебя внуки… Случилось по-другому. Никто этого не хотел. Я — в первую очередь. Русским морякам не привыкать жертвовать всем… Ты знаешь не хуже меня.
— Знаю, но не могу смириться…
Алдонин встал.
— Прости, Дима, что начал этот разговор. У меня к тебе одна просьба: не теряй веру, держись за нее до последнего. С наступившим праздником Победы тебя. Держись, друг.
Они обнялись крепко, как последний раз.
Корнев проводил адмирала, просил не забывать и заглядывать, когда захочет. Запер дверь и вернулся в гостиную. Подошел к стене и снял фотографию в рамке, на которой улыбался молодой красивый парень в тельняшке. Волосы его были мокрыми, он победно поднял весло. Отец коснулся пальцем лица, которое помнил по этому снимку.
— Алешка… Родной мой… Я верю…
От резкой боли Дмитрий Петрович сморщился, согнулся и упал на ковер. Рамку прижимал к груди. Сил хватило доползти до домашнего телефона, дернуть аппарат к себе и вызвать «Скорую». Он еще смог добраться в прихожую, подтянуться и открыть замок. И остался ждать между дверями. Не выпустив фотографию из рук.
28
Туристы хватали товар, как голодные крокодилы. В бумажные пакеты прятались расписные тарелки, вазочки, глиняные игрушки, фаянсовые рамки для фотографий, кольца для салфеток с яркими цветами, подставки для яиц и прочие сувениры с национальным венгерским орнаментом. Карлос терпеливо ждал, пока толпа счастливых людей перетечет в автобус и отчалит.
Хозяин большого сувенирного магазина Янош устало вздохнул. Полгода он сам и его мастера лепили, вертели из глины и разрисовывали любимые туристами предметы народного промысла, чтобы продать все с мая по сентябрь. Карлос подошел к хозяину. Они были знакомы.
— Дела идут неплохо, не так ли, Янош?
Мастер вытер лоб.
— Слава Богу, не жалуюсь… Впереди лето, а у меня уже голова кругом идет…
— Зачем самому стоять за прилавком?
— Да я бы от гончарного круга на шаг не отошел… Все жена, — Янош крякнул, как заговорщик. — Говорит: у тебя такой вид, что покупатели сами деньги в руки суют. Еще фотографироваться просят, особенно японцы и китайцы. Обниматься лезут, палками с телефонами перед носом машут. Приходится терпеть…
Жена Яноша была права: гончар выглядел лучше любой рекламы. Отменный здоровяк, с кулаками, как обеденные тарелки, огромный кожаный фартук, рукава рубашки закручены до локтей, на груди толстая золотая цепь, черные кудрявые волосы и длиннющие усы, закрученные в кольца. Ни дать ни взять — цыганский барон. Янош отрицал, но без цыганских кровей в его роду явно не обошлось.
Карлос мог посочувствовать, искренно, по-мужски. Хотя ему трудно было представить, как жена может что-то заставить делать. Нет жены — нет проблем.
— У нас передышка минут на пять, скоро новый автобус прибудет, — сказал Янош. — Как цыгане табором налетают.
Намек был ясен.
— Маленькая консультация, можно? — спросил Карлос.
Янош не возражал.
Карлос показал на смартфоне фотографию, которую прислал профессор.
— Что скажешь?
Мастер прищурился. Исключительно хитро и по-заговорщически.
— Вещь примитивная, но старинная, таких теперь не делают.
— А если кто-то захочет сделать?
— Ничего нет проще… Без росписи, глазури, простой обжиг. Только глина нужна хорошая.
— Почему?
— Кувшин немаленький, чтобы форму хорошо держала.
— На своем круге смог бы сделать?
— Чего не сделать… Товар не ходовой, покупать не будут. Никому настоящие вещи не нужны. Всем расписной ширпотреб подавай. Никто истинную красоту глины не понимает.
— Янош, уважаемый, если кто заказ на такой сделает, дай мне знать…
Сто евро перешли из рук Карлоса в кожаный кармашек на фартуке.
— Не сомневайся, испанец, свистну… Извини, мне прилавок в порядок привести…