Мертвая

– Есть листочек? – шепчу ей. Она тут же выдирает двойной из середины тетради.

– А запасная ручка?

Находится и ручка.

Курс шуршит тетрадями, переводит мобильники в беззвучный режим, шепчется, переспрашивает тему. Первые минут пятнадцать я сосредоточено пишу лекцию, абсолютно не понимая значение слов, которые записываю. Вскоре меня немного отпускает, я поднимаю голову и окидываю аудиторию взглядом.

Наш курс – это такая огромная, многоголовая, многоголосая и разноцветная гидра, вечно шевелящаяся, шипящая, жующая мини-пиццы, чипсы и яблоки. Здоровенное чудище, порождение вселенского хаоса, которое без конца и цели шевелит своими щупальцами и крутит головами. Для меня – абсолютно бесформенное существо, не имеющее ни имен, ни характеров, не вызывающая никаких чувств. Все на одно лицо. Все на один голос.

Разумеется, за полгода совместной учебы я кое-как научилась их различать. Вон Марька – Аринкин зам, первый кандидат теперь на старосту группы – жирная, коротковолосая ботаничка, глаза навыкате. Таскает кучу каких-то учебников в тряпичном рюкзаке, говорит, что это этно-стиль. Безобидная девка, но раздражает меня до чертиков.

Но, конечно, не так сильно, как Женечка Лебедева. Вон сидит, губки дует, думает, что теперь она – первая красавица. Нет, дорогуша, даже после Аринкиной смерти ты все еще остаешься при статусе «вице». Тебе никогда до нее не дорасти, сколько не подражай.

Женя поворачивает голову, ловит мой взгляд и едва ли не чернеет от страха.

Я аж глаза опускаю, чтоб перестать ее пугать. Что я, право, такая страшная? Или разучилась маскировать чувства непроницаемой маской отчуждения, и Лебедева поняла, как сильно я ее презираю?

Снова поднимаю взгляд и снова сталкиваюсь с ее повернутой в мою сторону башкой. Во второй раз она даже вздрагивает. Ей-богу, это просто смешно. Мы играем в игру «убей меня взглядом» или что? Женя наклоняет голову низко к парте и больше не поворачивается.

Я решаю, что с меня хватит. Сейчас прозвенит звонок, я встану и уйду домой. А лучше – к Авзаловым. Мне просто адски не хватает Аринки.

К концу пары преподавательница начинает стращать нас предстоящим экзаменам, перечисляет темы, «на которые стоит обратить особое внимание», заверяет, что списать никому не удастся, плоско шутит и радуется, что ей поддакивают. Я с нетерпением поглядываю на время, то и дело нажимая на единственную кнопку телефона. Но, к моему счастью, преподше тоже не терпится уйти. Взяв с нас обещание, что мы будем сидеть тихо до звонка, она выпархивает из кабинета.

Марька Чуркина и еще пара девчонок из нашей группы вскакивают и идут ко мне – я и глазом моргнуть не успела, как сама она присела рядом, потеснив меня, а остальные – на переднюю парту, буквально вытолкнув из-за нее мальчишек из параллельной группы.

– Настя, ты как? – спрашивает Марька. Девчонки развернулись к нам и уставились с любопытством. Курс затих. Я закрыла лицо ладонью, но тут же отняла руку – не буду перед ними слабой, не буду!

– Что у нее случилось? Почему она это сделала? Блин, я поверить не могу… – кто-то из девчонок.

– Ты ее вчера видела?

– Ты сегодня у нее была?

– Как родители?

– Дать таблетку? У меня «афобазол»…

Я зажмуриваюсь и стараюсь сдержать истерический крик. Не совсем удается, слабый стон таки прорывается наружу. Девки сразу затихают. Курс – навостряет уши.

– Мне кажется, – медленно говорю я, – что я бы полжизни отдала сейчас за стаканчик кофе.

Девки секунду медлят, потом взрываются все одновременно:

– Ну так пойдемте в буфет!

Я говорю, что забыла взять сумку, они, разумеется, просят не беспокоиться о таких мелочах. Мы суетливо поднимаемся, выходим из-за парт, гидра потихоньку тоже приходит в движение, галдит, шуршит фантиками от конфет. В окружении девчонок я чувствую себя как в танке. Марька берет меня под руку, и я поняла, что я теперь – под ее шефством. От этой мысли становится смешно. Но мне почему-то не хочется выдергивать руку.

Выйдя из аудитории, наша маленькая экспедиция вдруг замирает. Девчонки расступаются от меня, оставляя в пустоте, как в вакууме.

Меня ждут.

В коридоре, недалеко от дверей нашей аудитории стоят Ванька и Макс. Макс в темной толстовке, капюшоне и солнечных очках. Олицетворение скорби. Он выглядел уставшим, не спавшим и озлобленным. Одна сплошная прямолинейная тоска. При виде меня в пустом круге, образованном девчонками, Ванька тоже отступает.

Нас как будто оставили один на один на боксерском ринге.

Он подходит ближе. Слишком близко.

Коридор – сплошные двери кабинетов, и пара окон на концах – пропускает слишком мало света. Но когда Макс снимает очки, я все равно вижу. Несмотря на то, что верхнюю часть лица все еще скрывает надвинутый капюшон. Я вижу злость в его глазах. Острую ненависть. Но не это меня удивляет.

– Ты знаешь, – медленно и тихо говорит он. Я не понимаю, вопрос это или утверждение, поэтому не собираюсь ничего отвечать.