Мёртвая дорога

— Слушай, с кем ты собираешься площадку расчищать? — подумав, спросил Борисов.

— А десять человек, что со мной будут, а жители города Уренгоя? — уверенно ответил я.

— А знаешь ли, что в твоём граде всего четыре домика? — спросил он.

— Не может быть? — удивился я.

— Точно. Четыре, и крохотные, — подтвердил он. — Мы вчера, когда летели с Татариновым из Игарки, специально снижались, чтобы посмотреть на твою столицу.

На этом нас прервал Татаринов.

— Что громкие речи держите друг перед другом? — сказал он, войдя. — Давно не виделись, приятели?

Пожав нам руки, он сел за свой рабочий стол.

— Ну, когда в путь-дорогу? — спросил он меня.

— Да не знаю ещё, какой дорогой ехать, — уклонился я.

— Как не знаете? Есть постановление Совета Министров, подписанное товарищем Сталиным. Вашей экспедиции оленеводческие совхозы и колхозы должны выделить для переезда и для работы тысячу голов оленей. Реализуйте это постановление и поезжайте.

Он достал из сейфа папку с особо важными документами и прочитал этот пункт.

— Не добраться нам на оленях, — твёрдо ответил, я и рассказал о своих сомнениях в надёжности оленьего транспорта, о бездорожье и обо всём том, с чем познакомился в городе и в тундре.

Мои объяснения озадачили его, но он всё же настаивал.

— У страха глаза велики. Доедете! А мало тысячи оленей — дадим ещё пятьсот за счёт Обской.

— Дело не в счёте, Пётр Константинович, — стал я доказывать спокойно.

— А в чём же? — перебил он.

— А в том, что олени такого расстояния без дорог не пройдут.

— Тогда на тракторах поезжайте. Если нужно, и танки без орудийных башен можем достать!

Я показал сделанные Рогожиным расчёты, что тракторы на такое расстояние по тундре даже горючего для себя не провезут.

Эти доводы, кажется, совсем озадачили Татаринова. Он вышел из-за стола, распрямился во весь свой высокий рост, стал ходить по кабинету. Иногда он останавливался у окна, прислушивался к завыванию пурги и снова ходил, пощипывая коротенькие усики. Я смотрел на его седеющую голову и вспоминал Сталинград в феврале 1943 года. Тогда там тоже завывала метель, а мы в полуразрушенном деревянном домике праздновали победу и, кстати, отмечали пятидесятилетие Татаринова. Сейчас ему было уже пятьдесят шесть, но худощавая фигура и энергичное лицо с резкими морщинами скрадывали годы.

Походив, он остановился у карты и, не глядя на нас с Борисовым, спросил:

— Что же, до лета откладывать вашу заброску? — И, не дав мне ответить, продолжал рассуждать вслух: — Обская губа и Тазовская вскроются в июле, и тогда вы можете плыть по ним до устьев рек Пур и Таз. Но эта отсрочка совсем не годится. Ведь первыми пароходами поедут туда строители железной дороги, и к их приезду должна быть трасса, а вы, выходит, приедете вместе с ними. Нет, не годится! — решительно отвергнул он свои же соображения. Он сурово посмотрел на меня и сказал: — В постановлении Совета Министров о строительстве железной дороги Салехард—Игарка указаны сроки начала и окончания строительства, и никому из нас не дано права эти сроки изменять. Вы меня поняли?

— Яснее ясного, — ответил я.

— Ну так вот, думайте, как это выполнить. — И уже немного мягче добавил: — На заседании Совета Министров я заверил, что мы с поставленными задачами справимся и будем достойными пионерами самой большой в мире заполярной магистрали.

Последние слова Пётр Константинович сказал торжественно.

— У нас есть ещё один план. Разрешите доложить? — спросил я и подробно рассказал, о чём мы только что говорили с Борисовым.

Татаринов дослушал внимательно.

— Сколько нужно будет снега расчистить на площадке в Уренгое, чтобы садились самолёты ЛИ-2?

Я вопросительно посмотрел на Борисова.

— Поле должно быть километр длиной, сто метров шириной. Ну и в глубину там снега, видимо, лежит на метр. Так что в сто тысяч кубов уложатся, — подсчитал лётчик.

— Значит, по десять тысяч на брата, — зло заметил Татаринов. — Да ещё сколько наметёт, пока чистить будете. Ерунда! — рассердился он. — Подумайте до завтра. — И велел секретарю вызвать машину.

Ночью пурга немного утихла.

Утро мне ничего нового не принесло. Я всю ночь ворочался на топчане, прислушиваясь к завыванию ветра и думая, как уговорить Татаринова и Борисова забросить меня самолётом в Халмер-Седе.

Мне пришлось доказывать Татаринову, что в Уренгое я организую олений транспорт навстречу тому транспорту, который выйдет из Салехарда. Я заведомо врал, так как сам знал, что оленьего транспорта в Уренгое достать невозможно: мне ещё накануне сказали в окружкоме партии, что поделка нарт и упряжки займёт два-три месяца. Я только чутьём угадывал, что нужно быть на месте и там организовать всё, что возможно. С горячностью я настаивал на своём, и Татаринов, внимательно слушая меня, в конце концов сдался, но только потому, что и сам он, несмотря на свой огромный опыт, ничего другого предложить не мог.

Выйдя из кабинета Татаринова, я сразу бросился к телефону и сообщил Борисову, что полёт разрешён.

— Хорошо. Машины будут готовы завтра рано утром, — ответил Борисов. — А сейчас присылай свой народ аэродром чистить. Пусть тренируются.