Мертвая фамилия (сборник)

– Прошу прощения, приема сегодня не будет, – обратился он к пациентам, сидевшим в коридоре. – Обещаю, что осмотрю всех вас при первой же возможности.

Они вышли на улицу, сели в автомобиль Гурова, и полковник нажал на газ.

Лев Иванович остановил машину возле дома Ступицыных, подошел к домофону и сказал Саркисову:

– Звоните.

Тот набрал номер и представился. Людмила Антоновна тут же нажала на кнопку, открывая дверь. Гуров пропустил Саркисова вперед и поднялся в квартиру вместе с ним.

– Что-то случилось? – Лицо Людмилы Ступицыной выражало страдание и тревогу перед новым несчастьем.

Она уже была в морге и опознала сына.

Сурен Робертович взял ее за руку, успокаивающе погладил и спросил:

– Людмила Антоновна, Даша дома?

– Да, конечно. Куда нам идти в таком положении? Мы готовимся к похоронам. – Произнеся последнее слово, женщина едва сдержалась, чтобы не расплакаться, стиснула зубы и посмотрела на визитеров.

Если Сурена Робертовича она, возможно, и ждала, то уж полковника Гурова в сложившихся обстоятельствах считала фигурой неуместной и несвоевременной. Полковнику и самому хотелось поскорее закончить здесь все и вернуться в главк.

– Разрешите, мы вместе с Суреном Робертовичем пройдем к ней? – спросил он.

Ступицына тут же вскинула на Саркисова вопросительный взгляд. В нем читались страх и мольба.

– Это для самой же Даши, – сказал Сурен Робертович и похлопал ее по руке. – Не волнуйся, Люся.

Тут Людмила Антоновна не выдержала и допустила вольность, совершенно непозволительную в других обстоятельствах. Она припала к плечу Саркисова и дала волю слезам.

Гуров терпеливо выждал, пока Ступицына возьмет себя в руки. Надо отдать ей должное, это произошло меньше чем через минуту. Женщина сама отстранилась от Саркисова, прижала к глазам платок и жестом показала на дверь Даши.

Девушка была с Игорем. Гуров увидел его из-за плеча Сурена Робертовича, который вошел в комнату первым. Даша тоже расплакалась, но Сурен Робертович был наготове. Не переставая ласково подбадривать Дашу, он быстро ввел ей какое-то лекарство, а затем начал задавать вопросы, отвлекающие ее от больной темы.

Гуров поманил пальцем Мокина и тихонько спросил:

– Не могли бы вы проехать со мной в главк? – Сыщик увидел, как Даша вскинула на них протестующий взгляд, и добавил: – С вами останутся Сурен Робертович и мама. Не волнуйтесь.

Мокин ничего не сказал, лишь бросил в рот красный шарик своей любимой жвачки, кивнул и отправился за Гуровым в прихожую.

Когда они вышли на лестницу, полковник сказал:

– Я не стал надевать на вас наручники при Даше и ее матери, дабы не допускать лишних волнений. Но сейчас я вынужден это сделать. Дайте ваши руки!

Мокин смерил Гурова взглядом, помолчал и медленно протянул:

– Вы уверены в том, что поступаете правильно?

– Абсолютно. – Полковник защелкнул на его руке одно кольцо, а второе прикрепил к своей.

Так, бок о бок, прямо как закадычные друзья, они и спустились к машине. Только там Лев Иванович ненадолго отстегнул один конец браслетов, чтобы усадить Мокина в машину.

– Сразу предупреждаю, многие детали этих трагических событий мне пока неизвестны, – сказал Гуров, когда они с Мокиным оказались в допросной. – Но они не столь уж важны. Главное я сделал. Я установил подельника Глеба Крапивина. Многолетнего, я бы сказал. Как в деле об ограблении ювелирного магазина, так и в нынешней череде убийств рядом с Крапивиным был и руководил им один и тот же человек – вы.

Мокин продолжал молчать, при этом демонстрировал равнодушие и даже скуку. Он нисколько не нервничал и не пытался ничего говорить в свое оправдание.

– Поверьте, я это знаю доподлинно и предлагаю вам самому все рассказать, – добавил Гуров. – Напрасно многие иронизируют над подобным предложением. Суд и вправду всегда учитывает сотрудничество со следствием.

Мокин вежливо улыбнулся.

– Какой суд, Лев Иванович? – негромко спросил он. – За что?

– За организацию ограбления ювелирного магазина и убийств Вадима Волошина, его сына Сергея, Марии Светловой и Глеба Крапивина. Список, сами видите, длинноват.

– Весьма, – согласился Мокин. – С таким списком преступлений, думаю, все чистосердечные признания и раскаяния будут выглядеть как детский лепет. Поэтому я лучше помолчу и послушаю, что расскажете вы. Мне, кстати, и самому интересно.