Мертвая хватка

Забродов, наоборот, встал, и, как-то странно скособочившись, бессильно ссутулив плечи, засеменил к воротам. Сорокину захотелось тряхнуть головой: по дорожке мимо веранды шел настоящий старик. «Клоун, – подумал Сорокин, – как есть клоун…»

Потом он вспомнил, что Забродов упоминал о каком-то серебристом джипе в связи с происшествием в имении графов Куделиных, и понял, почему Илларион так странно отреагировал на появление гостей. «Чепуха, – решил Сорокин. – Напрасно Илларион разводит тут шекспировские страсти. Этих джипов в Москве – пруд пруди. Называется, попал пальцем в небо. Хотя, с другой стороны, джипов-то навалом и серебристых среди них тоже хватает, но людей, которые готовы убить человека из-за пары саженцев и при этом разъезжают именно на серебристых джипах, наверное, не так уж много. Их наверняка не сотни и даже не десятки, а считанные единицы. А может быть, и не единицы даже, а единица… Одна. Одна-единственная гнилая единица – тварь, для которой жизнь человеческая дешевле яблоневого саженца.» Неужели все так просто?

Отрастил чеховскую бородку, привел в порядок чужой садовый участок, дал объявление в газету и готово – поймал преступника! Мне бы так… Интересно, что этот сумасшедший намерен делать дальше?"

Илларион возле калитки о чем-то оживленно беседовал с мускулистым молодым человеком – похоже, не хотел пускать его во двор на машине. Наконец терпение молодого человека лопнуло, он небрежным движением загорелого локтя отодвинул Забродова с дороги, распахнул ворота и сделал приглашающий жест рукой. Джип проехал немного вперед, а во двор, пятясь задом, рывками заполз микроавтобус.

Из дома вышла Анна с тарелкой в руках. На тарелке лежал покрытый мелкими капельками воды кусок масла. Женщина присела рядом с Сорокиным. Полковник немного подождал, а потом мягко отнял у нее тарелку и поставил на стол.

– Они? – едва слышно спросила Анна.

– Не знаю, – так же тихо ответил Сорокин. – Илларион думает, что да.

Микроавтобус продолжал пятиться до тех пор, пока его задние колеса не зарылись в рыхлую почву грядок. Он натужно взревел двигателем, выпустив из закопченной выхлопной трубы густое облако черного дыма, два раза дернулся и заглох. Сорокин досадливо крякнул и подумал, как это хорошо, что здесь нет тещи. Если бы Валерия Матвеевна увидела чужую машину посреди своего укропа, дело могло бы дойти до кровопролития.

Во дворе уже было полно народу – таких же мускулистых, легко одетых, коротко подстриженных и уверенных в себе молодых людей, как и тот, что первым вышел из джипа.

Золотые цепи и тяжелые перстни ярко блестели на солнце;

Сорокин между делом подумал, что если бы всю эту шайку как-нибудь вырубить и обобрать, то на выручку от продажи золота можно было бы купить очень неплохой автомобиль, а то и не один.

Потом он увидел Забродова. Блестя оконными стеклами очков и мелко тряся накрытой соломенной шляпой головой, Илларион что-то втолковывал двум незнакомцам, по виду – типичным быкам. Один из них весил, наверное, килограммов сто двадцать, и вся его физиономия была облеплена пластырем, а кисти рук забинтованы. Второй, круглоголовый и веселый, слушал бормотание Забродова со скучающим и снисходительным видом.

– Вы же должны понимать! – донеслось до Сорокина. – Это же просто недопустимо! Растительное сообщество… Экологический баланс.., вернее, дисбаланс… В конце концов, вам бы тоже не понравилось, если бы вас давили колесами!

Голос у него был тонкий, блеющий, и Сорокин, прекрасно знавший, кто перед ним, вдруг поймал себя на мысли, что в жизни своей не видел более склочного и вместе с тем потешного старого психа.

– Ну, ты, – услышав про колеса, басом сказал забинтованный толстяк, – полегче!

– Вы должны меня понять, – горячо заговорил Забродов, обращаясь к нему, – я не имел в виду ничего дурного, но ездить колесами по грядкам – это варварство! Там у меня экспериментальные образцы, и можно только гадать, что теперь с ними будет. И этот ужасный дым!

Было невооруженным глазом видно, что он развлекается, и Сорокин дорого бы отдал за то, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах не узнать, чем кончится это его развлечение.

– Слушай, отец, – морщась от пронзительного голоса Забродова, снисходительно проговорил круглоголовый, – кончай этот гнилой базар. Заплатим мы тебе за твою грядку, не переживай. Давай о деле говорить. Ты яблоню продаешь?

Эту, как ее?.. Герпе.., гермо…

– Яблоня Гесперид, – торжественно объявил Забродов и театральным жестом простер руку в сторону яблони. – Дерево здоровья, красоты и долголетия. О бессмертии я, конечно, не говорю, это было бы несколько самонадеянно, но…

«Чертовщина какая-то, – вместе со всеми глядя на яблоню, подумал Сорокин. – Ну не помню я этого дерева! Хоть убей, не помню, чтобы я его сажал. Или это Забродов, трудяга, так перелопатил весь участок, что я теперь здесь ничего не узнаю? Да, Анна права, на даче надо бывать почаще. Да и теща мне тем же самым все уши прожужжала…»

– Самонадеянно-но, – передразнил Забродова забинтованный бык. – Чего «но-но»? Запряг, что ли, в натуре?