Мертвая хватка

Уже почти стемнело, и беленую кирпичную стену стало трудно отличить от черных кустов, а кусты – от неба. Комары куда-то исчезли – спать улеглись, что ли? – и стало по-настоящему прохладно, почти холодно. В отдалении шумело шоссе, в каком-то коттедже играла негромкая музыка, временами заглушаемая доносившимися с другой стороны азартными воплями телекомментатора – кто-то смотрел по телевизору футбол. Валерий остро позавидовал этому кому-то. Сидит, наверное, в мягком кресле, с бутылкой пива в одной руке и с сигаретой в другой, болеет за любимую команду, и ни забот у него, у черта мордатого, ни проблем. В холодную воду ему лезть не надо, жизнью рисковать не надо и не надо ломать голову над опостылевшим вопросом: быть или не быть?

Из-за горизонта вылезла луна – огромная, красная, как медный таз, разбухшая, наводящая непонятную жуть. Курить хотелось по-прежнему, даже еще сильнее, вдобавок к этому Валерия начал мучить голод. В доме Савельевых как раз в это время заканчивали бесконечные крестьянские работы и садились ужинать – плотно, очень вредно для здоровья, очень вкусно, под водочку, под телевизор и под долгие неспешные разговоры. Валерий сглотнул слюну и подумал, что подготовился к своей экспедиции из рук вон плохо. Ну что ему стоило к примеру, накрутить бутербродов? А он, мститель доморощенный, даже бутылки с водой не догадался прихватить. Ручей, конечно, вот он, прямо перед носом, но ведь в ручеек этот сливается не только водичка из пруда папы Мая, но и кое-что не столь безобидное – канализация, например. Вот и пей из такого ручейка, путник ты мой усталый. Прямо как в сказке: не пей, Иванушка, покойничком станешь…

"А подите вы все к дьяволу! – со злостью подумал Валерий. – Что я, нанялся тут торчать? Надо заканчивать поскорее и уходить. Ишь, чего выдумал: до утра ждать! Да я к утру так окоченею, что шевельнуться не смогу. Хватит, надоело!

Это же не линия фронта, в конце концов. Ни минных полей, ни прожекторов, ни вышек с пулеметами здесь нет, так чего, спрашивается, бояться? Что Рыба или Хобот на меня ненароком набредет? А с чего это их ночью понесет через весь участок к забору? Как говорится, осторожность – сестра успеха и родная тетя трусости. Вот и делай выводы, Валерик, друг ты мой дорогой, мститель неуловимый…"

Валерий махнул рукой, вынул из рюкзака гидрокостюм и стал переодеваться. Гидрокостюм был тяжелый, плотный, утепленный, чересчур большой для Валерия. Поначалу подкладка неприятно холодила кожу, но это быстро прошло, и стало тепло – теплее, во всяком случае, чем было до сих пор. Валерий скомкал свою одежду и сунул ее под куст, аккуратно положив сверху часы.

В рюкзаке, помимо бутыли с кислотой, имелась ножовка по металлу. Ножовка была старая, с выщербленной и потемневшей деревянной ручкой и тронутой ржавчиной дугой, но полотно в ней стояло новенькое, и еще два полотна, тщательно завернутые в газету, лежали на дне рюкзака. Валерий потрогал полотно, проверяя, хорошо ли оно натянуто, немного подкрутил винт и, стараясь не шуметь, спустился с низкого, едва по пояс, песчаного обрыва, сразу оказавшись по щиколотку в воде.

Ручей в самом глубоком месте был ему по колено, но Валерий стащил у Совы гидрокостюм вовсе не для того, чтобы форсировать эту водную преграду. В облегающем тело черном прорезиненном костюме Лукьянов чувствовал себя похожим на японского нинзя или, к примеру, на боевого пловца – подводного диверсанта. Правда, в руке у него вместо заряженного стальными стрелами подводного автомата была старенькая ножовка, но Валерий и не собирался ни с кем воевать.

Сливную трубу, которая отводила в ручей излишки воды из непрерывно пополнявшегося пруда, Валерий без труда отыскал даже в темноте по громкому плеску и журчанию. Труба была бетонная и в диаметре достигала примерно полуметра, а ее устье загораживала железная решетка – ржавая, вся увешанная какими-то неприятными гнилыми клочьями, как будто стояла она тут не полгода, а, как минимум, полвека.

Валерий присел перед трубой на корточки, погрузившись почти по пояс в холодную воду, на ощупь пристроил ножовку и принялся пилить – осторожно, стараясь производить как можно меньше шума. Постепенно визг и скрежет скользящих по ржавому железу зубьев стихли, сменившись размеренным вжиканьем полотна, уверенно вгрызающегося в металл. Пилить вслепую оказалось тяжело: было очень трудно контролировать направление движений и силу нажима, приходилось все время придерживать полотно большим пальцем левой руки, но оно все равно то и дело выскакивало из пропила, норовя оцарапать Валерия или сломаться.