Мёртвая шестерёнка (СИ)

Выросший перед ним во всю свою трёхметровую высоту конструкт поражал. Если на то, чтобы пробиться взглядом через переплетение шипов, орнаментов и зарослей кустистой колючей проволоки, требовалось какое-то время, пусть и небольшое, то потом сознание могло свести воедино все образы, и моментально послать панический сигнал по нервам. Тяжёлые, мощные колонны ног, собранные из керамита и полированного чёрного адамантия, у коленных суставов раздавались вширь, разрастаясь иглами шипов. Внизу тонкие, они увеличивались в размерах с высотой, чтобы снова сойти почти на нет у исполинских сегментарных наплечников, обезображенных чудовищными лицами, казалось, навечно заключёнными в металле. На груди шипы расступались, обрамляя пучками переплетённых тёмных проводников и проволоки с режущими пластинками сочащееся отвратительной желтоватой жижей гнездо, свитое из металла и плоти. Свернувшееся в нём небольшое тело, перевитое трубками и экзоскелетными вставками, могло принадлежать кому-то из Механикус. Об этом прямо говорило обилие имплантов и аугментики, обезобразившее старческие руки и верхнюю часть туловища. Изо рта спящего текла поблёскивавшая нить слюны, сверкавшая, словно алмаз, а визор из десятка разнокалиберных окуляров, заменявший несчастному глаза, был тускл и мёртв, лишённый свойственного подобным устройствам слуг Омниссии блеска и свечения.

Салливан перевёл взгляд выше, с немалым трудом отвлёкшись от притягательной отвратительности старика, полностью соответствовавшего сложившемуся в голове наёмника образу. Ужас, пронзивший всё тело Луки, и парализовавший его волю и мышцы, кроме лёгких и голосовых связок, усилился и достиг своего крещендо, когда взрывник посмотрел в чудовищное лицо древнего, как предательство, Космодесантника Хаоса. Когда-то прекрасная маска из полированного золота, изображавшая лицо своего владельца до трансформации тела, сейчас походила на кровожадный слепок со статуи древнего бога разрушения и боли, вырезанный в заброшенном храме, построенном ещё в Тёмные Века. На гладком лбу остро блестела коловшая сознание восьмиконечная звезда, которую всегда использовали культисты, поклонявшиеся Губительным Силам.

Ощетинившиеся десятками стволов руки, вздувшиеся металлической плотью доспеха, с хрустом поднялись, нацеливаясь на неожиданно заткнувшегося наёмника. Салливан чувствовал, как по его ногам течёт что-то горячее, но не испытывал стыда. В такой ситуации любой бы сделал так же, кроме совершенных отморозков вроде Хасселя или Зейдлица. Но их тут не было.

Лука, словно пиктер, поставленный на непрерывную съёмку, фиксировал в памяти яркие картинки, состоящие из тягучей тьмы каюты, яркого сияния осветительного патрона, гротескного переплетения устройств и приводов механического тела Железного Воина, мелкой дрожи адепта Культа Механикус, вросшего в торс проклятого космодесантника и летящего под ноги этому взрывного устройства, собранного незадолго до этого. Салливан, рывком освободившись от паралича, упал, скребя скрюченными пальцами по металлическим плитам пола, и, оттолкнувшись, на четвереньках побежал к спасительному овалу двери, которая как раз тогда повернулась на петлях.

- Да пошёл ты в Очко Хаоса, сраный ублюдок!!! - выдал Лука, чувствуя всеми нервами своей задницы, что спасение близко.

Сбив с ног опасливо заглянувшего в каюту вооружённого болтером человека в рваном комбинезоне палубного матроса, взрывник увернулся от града выстрелов, прилетевших сзади, и с хриплым воем нырнул в оказавшуюся очень кстати дыру технологического хода. Разъярённый взрывом Железный Воин продолжал стрельбу, разнёсшую в мелкую кровавую пыль тело своего раба, но Салливан уже не видел этого, удирая по причудливо изгибавшемуся ходу, и нещадно ударяясь о всевозможные выступы головой.

Такие знакомые и родные переходы и коридоры судна в один миг перестали казаться таковыми, едва он покинул закуток медицинской комнаты и начал свою охоту. Какие-то минуты назад, когда они разговаривали, ему казалось, что найти беглый труп в корабле - пара пустяков. Теперь же, осторожно заглядывая в каждую дверь и каждый закуток, Ландау уже так не думал.

На самом деле он размышлял о словах Эйзерхарда, который, кажется, явно что-то заподозрил в поведении своего друга, но сказать открыто не решался в силу своего природного стеснения и излишней неуверенности в правоте, пока она не подкреплена целым ворохом доказательств. Увлечение Мона юриспруденцией теперь сыграло на руку Генри. Пока Эйзерхард не будет уверен в том, что Генри вкладывает в работу чуть больше личного, чем должен, он будет молчать. Редкие подколки и случайные, попадающие в точку фразы не в счёт. Как и хитрые взгляды вкупе с лихо закрученными усами наёмника.

- Твою мать, - едва слышно выругался Ландау, едва не оступившись на пороге очередного технического помещения. "Неужели, уже началось? - в панике промелькнула у него мысль. - Я начал терять навыки, думая не о работе?"