Мертвая свеча. Жуткие рассказы

И в то время, как иные уже отошли от тела и истлели, их товарищи, части одного костюма, еще сохранились и даже блестели то пуговицами, то лентой или пряжкой, галуном или манишкой… А другие были еще совсем нарядны, хотя в ветошах, но еще свежих; каждый явился здесь в таком виде, в каком их застала в могилах эта ночь, с комьями земли и глины. На ином сидело в целости все платье, но уже оголялся костяк, другие лишь только вспухшие и набрякшие, еще на первых порах своей могильной жизни, но уже без всякого покрова…

Все сразу узрели старого сторожа и, как буря, закружились вокруг Варфоломея мертвецы и скелеты. Они сплетались, расплывались, разбрасывались и опять припадали и жались к нему, и в холодном ужасе он слышал слова просьбы, требования и угрозы.

— Отдай мое сердце, — полный тоски, умолял один, простирая иссохшие, еще в коже руки, — куда девалось мое сердце? Отдай мне его, отдай…

— Мои мозги, мои мозги, — где они, — жалобно стонал другой, на треснувшей голове которого болталась жидкая шевелюра, — за что вы выковыряли мои мозги…

— Мою ногу, мою ногу! — протискивался к сторожу прыгавший на одной ноге скелет, размахивавший, как хлыстом, своими длинными руками, — не могу я без ноги…

Один просил руку, другой печень, третий всю голову, без которой он неистово метался, вертя выглядывавшим из плеч куском позвоночника, на котором когда-то держался его пропавший череп. Каждый здесь что-нибудь оставил и теперь стремился восстановить себя, привести в порядок и целость.

Варфоломей стоял ни жив, ни мертв, сознавая часть своей вины пред всеми за то, что помогал всегда докторам, фельдшерам и студентам, бесцеремонно кромсавшим здесь свежие трупы. Он раскаивался, что совершенно забывал тогда, что трупы, хотя умершие, но все-таки люди, и так непочтительно и грубо обращался с ними, швырял, точно дрова, бросал куски этих людей в грязные ведра и бочки, мешал все части вместе — кости, кожу, мозги, селезенки, печенки, легкие, сердца и куски черепов, швырял их в одну кучу и туда же отправлял предметы, ничего не имевшие общего с человеком, как то: грязную бумагу, куски старых веревок, тряпки, гвозди, объедки, всякий сор и другую дрянь…

Сторож теперь видел, что столько лет он провозился с этими мертвецами, а не понимал их и злоупотреблял тем обстоятельством, что сила их на том свете далека от него, и потому они не могли протестовать… Оказалось, что он и все с ним ошибались, будто мертвецы не достойны сожаления и внимания, и вся его молодость, сорокалетняя жизнь, проведенная в этом заведении, представилась ему беспрерывным преступлением, жестокостью и безнравственностью. Теперь, очутившись среди тормошивших его со всех сторон, предъявлявших свои права, выходцев с того света, Варфоломей искал слов и поводов оправдаться в эту ужасную минуту страшного суда над ним. Был момент, когда он пытался было пуститься на хитрость и стал молиться в надежде, что покойники сгинут по положению, но расчет его не оправдался. На них его молитва не произвела никакого впечатления и это обстоятельство еще более смутило сторожа, который догадался, что он сделал ошибку, так как молитва, наоборот, покойников только укрепляет, а изводит лишь чертей, ведьм и другую нечистую силу.

Сторож многих узнавал из этой толпы негодующих, протестующих и страдающих покойников, которые еще не успели сбросить с себя телесную оболочку и остаться стройными скелетами. Оно прекрасно припоминал этих несчастных, которых приволакивали сюда со всех концов города, вытаскивали из оврагов, рек, колодцев, снимали с веревок на чердаках, подымали на улицах днем и ночью, убитых, отравленных и отравившихся, задушенных, умерших от водки, от рук соперников по любви, погибших в участках от побоев, затравленных городской сутолокой и погибших под экипажами богачей, под трамваями, сгоревших на пожарах, — всего не перечтешь и не припомнишь…

Сторож помнил их всех безропотными новичками здесь, жалкими, в крови и грязи, посиневшими и похолодевшими, без права на положение и прерогативы покойников, не требовавших от живых обычной почтительности и строгости. Этот зал лишал всех идиллии смерти, известного романтизма, внешнего эффекта и торжественности, которые так украшают каждого покойника в последние часы его пребывания на поверхности земли среди будущих мертвецов, еще ожидающих в неизвестности своего неизбежного конца и похорон…

Если бы старик мог ожидать что-либо подобное, он никогда не позволил бы себе быть непочтительным с покойниками, но он никак не предполагал еще раз встретиться с ними и в такой страшной обстановке. И Варфоломей терялся в поисках выхода из своего трагического положения. На него производило сильное впечатление это горе покойников, их отчаяние, он рад был бы помочь им, но не знал, как удовлетворить их справедливые претензии и протесты. Его беспокоило то обстоятельство что покойники также его узнали и что их месть и расправа будут основательны и справедливы. Он пугливо вглядывался в происходившую вокруг него яростную оргию мертвецов, в потребности какого-либо сочувствия, намека на помощь.