— Стало быть, нас всех невольно переправляют в тюрьму? — спросил Эвенз.
— Теперь понятно, почему у нас всех отсутствует память, — сказал Фейн.
— И почему же? — удивился Эвенз.
— Чтобы мы не навредили кораблю, — сказал Фейн. — И не сменили путь следования.
— И самим себе, — добавил Голдман.
— А может Альбертон был прав? — сказал Фейн.
— Вы о чем? — спросил Голдман.
— Я хочу сказать о каком-то воздействии, в виде лучей, например, кометы, — сказал Фейн, — и тогда, может быть, команда тюремщиков находится среди нас. Просто все мы потеряли память, и потому не помним, кто конвоир, а кто заключенный.
— Это исключено, — заявил Альбертон, — хотя бы потому, что уголовные дела, что мы прочли, имеются на каждого из нас. Кроме того, преступника бы, в этом случае, изолировали от команды. В нашем случае — все находятся в комнатах.
— Альбертон прав, и его доводы убедительны, — сказал Голдман, — меня, как живое существо, желающее выжить, волнует вопрос о нашей участи. Из истории известно, что законы не всегда были столь гуманны к людям.
— Что вы этим хотите сказать? — спросил Фейн.
— Когда-то правительство, посредством законов, когда еще была повышенная преступность среди населения и люди думали лишь о благах и личных интересах, наказывало тех, кто не соглашался с обществом и нарушал законы, — сказал Голдман. — Для преступников, обвиненных в особо тяжких преступлениях, была назначена смертная казнь.
— Замечательно, просто супер, — нервозно сказал Эвенз. — Это какая-то чушь. Этого не может быть.
— А что, если мы не летим на планету, — неожиданно заявил Фейн.
— То есть? — удивился Голдман.
— Если нас хотят казнить, — начал Фейн, — то зачем всех отвозить на какую-то планету, чтобы там привести приговор в исполнение?
— Вы хотите сказать, — сказал Голдман, — что нас хотят казнить здесь, на корабле, в космосе?
— Да, например, корабль летит по какой-то замысловатой траектории и на каком-то отрезке пути он попадает под смертоносные лучи какой-нибудь кометы, и всех нас ожидает жуткая смерть, — сказал Фейн.
— Это объясняет отсутствие на корабле команды тюремщиков, конвоя, — сказал Альбертон, — но ведь любое убийство, даже отъявленных преступников, какими тут нас показали, недопустимо правительством, это не гуманно.
— Я тоже не помню, — сказал Голдман, — чтобы подобные суровые казни или наказания имели место, может быть, правительство скрывает это от населения.
68 день
Я долго шел по одиноким улицам города. Уже темнело. Я увидел светящийся вокзал. Внутри, при ярком свете, сидели посетители в ожидании поезда. Я увидел одинокую симпатичную женщину, ее глаза были печальны. Я сел рядом и сказал ей, что она очень хорошо выглядит. На ее устах засветилась улыбка, которая немного согрела и мое утомленное тело. Между нами завязалась беседа. Я спросил ее о том, что могло ее опечалить, ведь у нее явно в глазах читалась горечь и отчаяние.
— Вы не беспокойтесь, — сказала женщина, вытирая глаза. — Я тут рядом живу.
— Я могу вам помочь? — спросил я.
— Этому горю не поможешь, — ответила молодая женщина.
— У вас красивая улыбка, — сказал я доброжелательно, чтобы женщина не грустила. — Вы улыбнулись, и мне стало теплей.
— Спасибо, я часто слышу комплименты от рекламных роботов, но ведь они не искренне говорили.
— Так почему же такая очаровательная девушка печальна? — спросил я.
— Моему горю ничем нельзя помочь, — ответила она, — мне нужно время, для успокоения и осознания этой трагедии.
— У вас кто-то умер? — догадался я.
— Моя мама, она покинула меня, навсегда.
— Несчастный случай?
— Нет, она была больна, неизлечимо, — добавила женщина. — Я еду навестить ее.
— Я понимаю, что вам сейчас очень тяжело на сердце, — сказал я сочувствуя. — Я потерял отца, и тоже переживал. Я знаю, как это тяжело — потеря близкого и любимого человека. К сожалению, мы не вечны и за каждым из нас рано или поздно приходит смерть. Время нельзя остановить, его нельзя повернуть, оно неумолимо идет вперед.
— Спасибо за понимание, — ответила молодая женщина. — Все вокруг говорят об идеальном мире, в котором не существует бед и проблем, но ведь горе все равно приходит. От этого не уйти. — Она достала платочек и протерла им глаза, затем поправила белые локоны волос и встала.
— Вы должны отправляться? В другой город? — спросил я.
— Нет, я пришла на вокзал, потому что здесь многолюдней и…
— Вы дома одна, — догадался я, — и вам не с кем поговорить, успокоить свою боль. Поэтому вы пришли сюда, чтобы увидеть людей?
— Да, вы правы, — сказала она, и на ее устах появилась слегка натянутая улыбка.
Мне стало еще теплее, на душе играла музыка. Она понравилась мне. Это очаровательное личико, опутанное белоснежной копной дивных лоснящихся волос. Женщина обладала стройной фигурой, кроткой и милой. Я не удержался и предложил ей свою компанию. На удивление она согласилась.