Мертвая вода

— А я настаиваю на Авалоне, — не отступала Ноэми. — Все случилось тут, в девяносто четвертом году. Если вы не хотите задержаться здесь, предлагаю вернуться на службу и сделать прыжок на двадцать пять лет назад. Поскольку мы ничего не знаем и у нас все еще нет зацепок, надо восстановить картину деревни и всего, что здесь происходило. Нечто вроде полного рентгена, нет, скорей, вскрытия. Даже самые незначительные или анекдотические подробности. Я хочу, чтобы все было у меня на стене. И чтобы дверь в кабинет была заперта как для публики, так и для коллег.

— Кризис доверия, что ли? — удивился Ромен.

— Если у меня нет ни одного подозреваемого, я подозреваю всех. Ключи от кабинета и право входить в него будут иметь только Милк, Буске, ты, майор Роз и я. А тебе вдобавок я поручаю провести для нашего мальчишки-полицейского урок о понятии сдержанности и неразглашения информации о текущем расследовании.

— Проще было бы вообще вставить ему кляп, но это будет расценено как дурное обращение с детьми, — отшутился Буске.

Кладбище осталось позади, и Ноэми позволила себе передышку. Что-то не сходилось. Будто какая-то несовпадающая дата или улыбающееся в камеру лицо в толпе. Или галстук, не гармонирующий с костюмом. Какая-то деталь раздражала ее. Но какая? Мысленно она воткнула рядом с кладбищем красный флажок и поклялась себе туда вернуться.

Усаживаясь в машину, которую вел Ромен, Ноэми заколебалась, стоит ли заговаривать о перебранке, хотя она ничего в ней не поняла. Но не сдержалась:

— Знаешь ли ты, по какой причине Дорены сцепились с твоим отцом прямо в день похорон мальчика?

— Да по тысяче причин, как у всех. Зная его дерьмовый характер, проще спросить, с кем он не ссорится.

Ясное дело, заводить с сыном разговор об отце было по-настоящему плохой идеей.

38

Каждый получил свое задание. Милк был послан в расположенный в конце торговой улицы Деказвиля офис газеты «Ла Депеш». Буске, надев наушники и включив музыку, принялся шарить по Интернету в поисках иголки в электронном стоге сена. Ромен в подвале шерстил папки с делами того времени, а результаты работы команды постепенно стекались к Ноэми.

К вечеру Милк вернулся в бригаду, нагруженный ксерокопиями газетных вырезок, и все, что он приволок, немедленно нашло место на стене рядом с другими материалами.

— Проблем с Сен-Шарлем не было? — поинтересовалась Шастен.

— Нет, он даже провел со мной весь рабочий день, чтобы получилось более продуктивно.

— Это в его интересах, — признала Ноэми. — Если мы разберемся в этом деле, он получит собственную сенсацию. Сейчас он является частью нашей экосистемы.

Она закрыла почти пустую последнюю коробочку с кнопками и полюбовалась на стену кабинета с коллажем разнородных материалов. Происшествия, информация из первых рук, статьи, фотографии, опознания, допросы и жалобы за пятилетний период, предваряющий тройное исчезновение. Если все это действительно произошло в Авалоне, косвенные доказательства находятся во временном интервале, расположенном между днем совершения преступлений и предшествовавшими ему неделями или годами. Так что, вполне возможно, у них перед глазами.

Центр композиции представляли фотопортреты троих детей — исходная точка расследования, напоминающего постоянно расширяющуюся вселенную. Вокруг них теснились самые разнообразные, подобранные там и сям куски, причем некоторым, правильно связанным, предстояло создать зубчатую передачу, ведущую к разгадке. Это и вправду было делом отлаженности часового механизма, сочетания логики и удачи в неизвестных дозах.

Разумеется, на видном месте находилась первая газетная публикация об исчезновении Алекса, Сирила и Эльзы. Шок среди деревенских жителей. Первые предположения, первые подозрения. Майор Роз, в то время молодой лейтенант, обеспечивал связь с журналистами и заверял тех, что все живые силы подразделения пущены в ход, чтобы отыскать следы детей.

— Лейтенант Роз? — с удивлением повторила Ноэми. — Выходит, он всю жизнь служит здесь, в одном и том же комиссариате. Поразительно.

— Я бы тоже так хотел, — оправдался Милк. — Не все стремятся в большие города и переполненные вагоны метро.

Ноэми совершенно некстати вспомнились запахи, грязь и теснота парижского транспорта. Париж казался таким далеким.

Она вновь сосредоточилась на деле и допросах родственников, как близких, так и дальних. Родителям Кастерана, Дорена и Сольнье пришлось отвечать на сюрреалистические вопросы о детях. «Вам известно, есть ли у них враги?», «Имеют ли они дурные наклонности?», «Поддерживают ли дурные знакомства?», «Угрожали ли им в последние дни смертью или насилием?». Ноэми могла только представить, в каком состоянии растерянности и непонимания пребывали перед судебной машиной измученные родители.

— Действительно, а что нам известно об этих детях? — спрашивала она себя.