Мертвая вода

— А я могу это подтвердить, — заявила Эльза. — Все называли его сынком мэра, вот как. Мой отец то, мой отец се, он постоянно бахвалился, говоря, что его отец — хозяин деревни. Помню, нам приходилось прятаться, чтобы он не таскался за нами. Не знаю, был ли он печальным, но вот чертовски странным точно. Как-то даже угрожающе странным.

Испытав неприятное чувство, будто она что-то упустила, Ноэми нахмурилась:

— Вы хотите сказать, что были знакомы?

— Не особенно, потому что мы его избегали. Но он хотел быть в нашей компании. Если уж быть честной, думаю, мы плоховато к нему относились, но его вечные преследования нас пугали.

— Простите, что сомневаюсь, но вы уверены?

— Конечно, я уверена, — ответила за Эльзу Маргарита. — Он частенько поджидает ее у ворот, а едва заприметив, сразу убегает. Слишком робок, чтобы заговорить, мой Ромен. Но эти сердечки — они сами говорят за него.

— Сердечко, выцарапанное на школьной стене? — не выдержала Ноэми.

— И на моем доме. Но сегодня я его что-то больше не вижу. А ведь оно точно там было.

— Ага, эти влюбленности меня ужасно огорчали, — подтвердила Эльза. — Но были еще и письма, рисунки и подарки. На моем подоконнике. Помню, отец даже пошел поговорить с мсье Валантом, потому что Ромен постоянно рыскал вокруг нашего дома.

— Это невозможно! — почти взорвалась Ноэми. — Он вас не знает, он не раз мне это повторял.

— Значит, он меня забыл, а вот я его прекрасно помню. Помню, потому что первые месяцы в Бьельсе постоянно думала про Авалон. Все осталось запечатлено в моей памяти. Ромен всегда хотел привести нас на стройку. Мой отец то, мой отец се, мой отец может нас пустить, когда я захочу, я знаю там все закоулки, это мое королевство. Так что под конец он постоянно там торчал, на этом своем строительстве, и сам себе рассказывал страшилки, чтобы испугаться.

Ноэми так и осталась с открытым ртом, да и Роз тоже никак не мог поверить.

— У него, бедняжки, совсем нет друзей, — объяснила Сольнье. — Он такого не заслуживает. Играет один. Печальный мальчик. Вы должны были видеть его, когда все дети ушли. Он один остался в деревне. Малыш Ромен. Он тоже ждал возвращения Эльзы.

— Когда все дети ушли? — повторила Ноэми. И вдруг резко вскочила. — Когда все дети ушли!

На крыльце дома Маргариты Артюр Роз, прежде размышлявший над тем, что может быть хуже, чем арест мэра одной из коммун, начинал догадываться об ответе на свой вопрос. Разъяренная и кипящая от гнева, Ноэми вцепилась в телефон.

— Юго, гони в редакцию «Ла Депеш», — приказала она, — это в конце улицы Гамбетта, и спроси Сен-Шарля. Я хочу видеть все номера газеты за ноябрь — конец декабря девяносто четвертого года.

— Ты тоже приедешь?

— Постараюсь как можно скорее.

Когда она закончила, Роз поделился своей озабоченностью:

— Почему не попросить Милка или Буске?

— Потому что они нужны мне для другого. Ромен Валант, как правило, дома, отправьте их для скрытого наблюдения. Расскажите им о том, что мы только что узнали, я больше не хочу держать их в стороне. А если Валант выйдет, пусть следят за ним. А мне, прежде чем говорить с ним, надо уточнить последнюю деталь. Там и встретимся, шеф.

— А Эльза? Оставим ее здесь?

— Нет, она мне тоже понадобится.

62

Юго и Сен-Шарль находились в зале заседаний газеты «Ла Депеш», перед большим столом, заваленным запрошенными выпусками.

— Что мы ищем? — спросил Юго у только что примчавшейся Ноэми.

— Статью про большой лагерь, сразу после пропажи детей. То есть после двадцать первого ноября.

— Почему она вас интересует? — спросил журналист, не отрываясь от поисков.

— Мне просто хочется кое в чем убедиться.

— Вы знаете, что задолжали мне историю? — напомнил он ей.

— Мы обменялись рукопожатиями, — заверила его Ноэми.

Юго не слушал их, сосредоточенно перелистывая старые газеты, и вдруг его рука замерла.

— «Большой лагерь. Каникулы, чтобы забыть, — громко прочел он. — Компания „Global“ дарит всем детям Авалона две недели отдыха в горах. Деревня пустеет без своей молодежи».

— Вот оно! — воскликнула Шастен. — Каким числом датирована статья?

— Пятое декабря тысяча девятьсот девяносто четвертого года. Не знаю, что ты там ищешь, но больше тут нет ничего особенного, даже фотографии.

— Знаю. Эта статья висит на стене у меня в кабинете. Мы здесь именно для того, чтобы обнаружить то, чего недостает.

Потом она повернулась к Сен-Шарлю. Тот прекрасно понимал, что развязка расследования принимает неожиданный оборот и что у него билет в первый ряд.

— Вы постоянно фотографируете, — сказала Шастен. — Надеюсь, ваш предшественник делал то же самое. А главное, что вы храните снимки.

— Разумеется, — заверил ее журналист. — Наша газета — это память наших деревень. Мы все сдаем в архив. Не повторите дату?