"Откуда она…" – тревога начинала зыбко пульсировать внутри. Листик села, с удивлением осознавая, что состояние её куда лучше, чем обычно находило после обмороков. Никакой сухости во рту или тяжести в голове. Мир не кружится.
–Обязательно. Я люблю читать, – искренне улыбнулась, понимая, что ожидается какая—то реакция.
Заметила, что образок опять выскользнул, покраснела, вернула под кофточку, оттенявшую травяной зеленоватостью бледную кожу. Листик и без того напоминала призрака с картинки старой сказки: хрупкая, крошечного роста, что подходит десятилетке, но не той, кому уже пятнадцать, большеглазая, мертвенно бледная, с тонкими синими прожилками бугристых вен на точеных веточках рук. Русые, почти белые, с легкой проседью волосы спадали жидкими прядками до лопаток. Такой бы скользить в просторном саване босой по паркету, да нести свечу. Цвет же кофты отбрасывал тень на фарфоровую кожу, делая тон окончательно мертвецким. Впрочем, кто в эти голодные времена удивился бы тощей девчушке с впалыми синими глазищами, весящей как котенок, и глядящейся не то дистрофическим ангелочком, не то дневным привидением?
–С вас это снимут, – сказала Дина Яновна сухо, – Не сегодня, так на неделе. Воспрещено. Захотите драться – пойдёте в карцер. Тут колония, а не пансион для благородных девиц. Привыкайте. Церемониться не принято. Лучше, как попросят, сдайте сами.
Листик глядела исподлобья, скрестив на груди руки.
–Встаньте. Скорее всего, вы уже можете ходить. Если нет… есть средства в помощь.
Листик поднялась. Осторожно скользнула вдоль стеллажей. Прикасалась к корешкам, узнавала названия. Удивилась обилию словарей и географических атласов.
– Хозяева путешествовать любили, – донеслось из—за спины, – Правда исключительно в воображении.
– А кто они были, хозяева?
Листик попыталась припомнить, что о неё доходило раньше из слухов о доприютском давнем существовании особняка на острове. Что—то из разряда сказок о временах, когда её самой не существовало на свете.
– Смотря в котором поколении. Карты собирали братья. – Дина Яновна поманила девочку пальцем к себе.
На столе с ящиком картотеки располагался черный бархатный футляр. На крышке – металлический гербовой значок, острокрылая крупная бабочка. Дина Яновна осторожно открыла футляр. Под стеклом и золотистым пошловатым картонным обрамлением стала видна пластинка дагерротипа. Изображения казались парящими, точно существующими не на верхнем слое или на ткани, а внутри пластины. Двое молодых мужчин в военной старомодной форме. Один – сухощавый, высокий, с резко очерченным тонким лицом, другой – среднего роста, округлый, какой-то смягченно плавный.
– Наши коллекционеры. Близнецы Ильянины. Лаврентий Подымович и Леон Подымович. Внизу, в галерее, есть портреты. Если на растопку костра не пойдут, разглядите ещё поподробнее.
– Близнецы? – Листик сощурилась.
Сравнила запечатленных. Удивленно подняла голову.
– Но они не похожи.
– Именно. Но они близнецы. И это важно, – женщина с видимой неохотой захлопнула футляр.
Вернула его на изначальное место, не дав толком разглядеть ни фигуры людей, ни странную острокрылую бабочку на гербе—украшении.
– А вы определенно чувствуете себя удовлетворительно. Потому я вас провожу в столовую, – Дина Яновна взяла решительно девочку за плечи и силой поволокла к выходу, впрочем, не находя сопротивления.
–А вы не боитесь, что украдут? – Листик оглянулась на футляр, – Вы… храните открыто…
Дина Яновна остановилась. Развернула девочку к себе, посмотрела в упор в глаза, так что Листик ощутила лопатками зыбкую неуютность.
–Плохая идея что—то красть из хранилища. Неудачная. Она никому не приходит в голову. – хмыкнула, отпустила вздрагивающую, – Вещь принадлежит мне. У меня не воруют. Это правило. – в голосе звучала снисходительная уверенность.
Впервые с момента отбытия из города в голове Листика забрезжила красная мысль. И всю совместную молчаливую дорогу до столовой девочка безмолвно убеждала себя, что делать глупости на новом месте не следует.
В то время как Листик приходила в себя, Иришка прилежно закапывала яму. Её воспитали достаточно хорошо, чтобы научить: если старшие просят, помогать надо не переспрашивая. Одежда правда довольно скоро пришла в состояние плачевное. Когда мама поняла, что арестовывать несовершеннолетнюю преступницу вот—вот придут, она достала из шкафа лучшее иришкино платье: кружевное, кремового хлопка. Мама же одела на ножки дочери белые чулочки и светлые туфельки. Прибрежная грязь со всем парадным нарядом сочеталась так себе, а тут к ней ещё добавилась отлетающая от лопаты почва. Ириша сбрасывала вниз рыхлую землю. Яма была мелковата. Закапываемый еле туда вмещался, и Олег Николаевич вздыхал выразительно, глядя на получающийся результат. Выдохшись довольно быстро, Ириша села у могилы, надергала свежей травы, присыпала ей сверху новенький холмик и зашептала под нос про мать-землю сырую.
–А почему…тот дяденька…умер? – она деликатно постаралась забыть, что покойный конвоировал их на остров.
Великое дело, может и обозналась.