Мертвая земля

Так как Тамазин запретила мужу иметь дело со мной, Бараку пришлось общаться с солиситорами – как уважаемыми, так и не очень, – которые подыскивали дела для барристеров, состоявших в юридической корпорации. С работой у него проблем не было, ибо, будучи моим помощником, он завоевал себе прекрасную репутацию. Ныне он сотрудничал с несколькими солиситорами, собирал улики, находил свидетелей и снимал показания, действуя, вне всякого сомнения, безотказным методом угроз и подкупов. Кроме того, Бараку удалось получить место младшего помощника судьи, и ныне он дважды в год участвовал в выездных сессиях, во время которых рассматривались гражданские и уголовные дела; в задачу подобных сессий входило также удостовериться, что магистраты неукоснительно выполняют распоряжения лорда-протектора. Обязанности Барака, помимо возни с бумагами, заключались в том, чтобы должным образом настроить присяжных и вытянуть показания из несговорчивых свидетелей. Нередко ему приходилось шататься по тавернам и прислушиваться к разговорам местных завсегдатаев, дабы узнать, какие настроения царят в том или ином городе. Барак участвовал в двух последних сессиях, которые проходили в Лондоне и в ближайших к нему графствах, а также в Норфолкской выездной сессии, проделав путь от Бакингемшира до Восточной Англии. Каждая сессия продолжалась около месяца; несмотря на то что подобная работа хорошо оплачивалась, Джек отказался участвовать в сессиях, проходящих в удаленных частях страны, так как Тамазин было отнюдь не по душе, когда супруг ее разлучался с семьей на долгое время. Предполагаю также, что вследствие увечья длительные путешествия верхом были для него слишком утомительны. Мой друг никогда не жаловался, однако, встречаясь с ним, я замечал, как он порой морщится от боли.

Помню, во время одной из наших недавних встреч Барак сказал, что работа на выездных судебных сессиях перестала ему нравиться. По его словам, местные жители испытывают страх перед облаченными в кроваво-красные мантии судьями, которые прибывают в город со всей возможной торжественностью и помпезностью.

– Уголовные процессы проходят самым неподобающим образом, – сетовал он. – Судьи ведут дело так, что у присяжных нет возможности усомниться в виновности подсудимого. С каждым разом мы отправляем на виселицу все больше и больше людей. Причина – распоряжение, что получено сверху.

– От кого? – уточнил я. – От канцлера Рича?

– Полагаю, от лорда-протектора и окружающих его оголтелых кальвинистов, желающих вырвать ростки греха с корнем.

– Когда лорд-протектор упразднил прежний Закон о государственной измене, он обещал, что впредь будет действовать более мягко и теперь настанут иные времена.

Барак сплюнул на стружки, покрывающие пол таверны.

– Как говорится, мягко стелет, да жестко спать! – усмехнулся он. – Епископ Гардинер в тюрьме, каждый, кто осмелился проповедовать, не имея на то особого распоряжения правительства, объявляется преступником. Странные у протектора представления о мягкости.

– А кто из судей будет участвовать в Норфолкской сессии этим летом?

– Рейнберд и Катчет.

– Остерегайся Рейнберда, – посоветовал я. – Он производит впечатление добродушного апатичного старикана, но на самом деле хитер и зорок, как кошка.

– Мне уже доводилось работать вместе с Катчетом, – сообщил Барак. – Он умен, но холоден и непроницаем, как камень. К тому же горячий сторонник Кальвина. Полагаю, городским палачам скучать не придется.

Солнце почти скрылось за линией горизонта; я встал со скамьи, морщась от боли в затекшей спине и ногах. Сумерки быстро сгущались, так что я едва различал тропинку.

«Если в Норфолке я увижусь с Бараком и об этом станет известно Тамазин, она, чего доброго, сочтет себя оскорбленной. Но если мы, старые друзья, в кои-то веки действительно встретимся в зале суда, то не можем же мы сделать вид, что незнакомы, – размышлял я, ощущая, как душу мою наполняет горечь. – И почему, собирая необходимые сведения, я не могу обратиться за помощью к Бараку? Никто не обладает лучшим нюхом на улики и факты, чем он».

Я невольно чертыхнулся, запнувшись о выступающий корень дуба. Внимательно глядя под ноги, я вышел из церковного двора на улицу и побрел назад, ориентируясь на освещенные окна трактира.

Глава 5

Хотя постоялый двор в Ветстоуне мы покинули ранним утром, добраться до Лондона нам удалось лишь после полудня, ибо примерно в двух милях от города дорогу преградила вереница огромных повозок, груженных новехонькими кирпичами; каждую повозку тащило восемь лошадей-тяжеловозов. На желто-красных ливреях возниц красовались гербы лорда-протектора; нам ничего не оставалось, кроме как черепашьим шагом тащиться вслед за телегами, оставлявшими на дороге глубокие борозды.

– Экая пропасть кирпичей требуется для дворца протектора, – угрюмо заметил Николас.

– Да, похоже, для того чтобы построить Эдуарду Сеймуру новый дворец, придется продать половину Лондона, – подхватил я.