Мертвая земля

— Я тоже их видел, сударыня! — подхватил Николас; лицо его аж светилось от возбуждения, в которое молодых людей неизменно приводят разговоры о войне. — Впечатляющее зрелище!

— Я бы сказала, пугающее зрелище, — негромко поправила Этельреда. — Неизвестно, чем все это обернется для нас.

— Но они принесли присягу королю! — напомнил Николас.

— Они принесут присягу любому, кто им заплатит, — вступил в разговор я. — В этом вопросе я совершенно согласен с мастером Кензи.

— Уважающей себя нации не следует бояться войны, — отчеканил Николас.

Я бросил взгляд на Беатрис, сидевшую напротив Николаса. Не проявляя ни малейшего интереса к спору о войне, девушка вполголоса беседовала с Этельредой Коулсвин. Смотрела она только на свою собеседницу, не поворачивая головы к Николасу, и, следовательно, лишала его возможности принять участие в разговоре. По-моему, то был очередной прием женского кокетства; по расчетам Беатрис, Овертон, удостоившись наконец ее милостивого взгляда, должен был преисполниться чувства благодарности.

— А вы что думаете о войне, очаровательная мисс Беатрис? — вопросил я. — Вы согласны с вашим отцом? Или же вам ближе мнение мастера Николаса?

Беатрис, смущенная и растерянная, вспыхнула и повернулась к своей матери.

— Моя дочь не имеет своего мнения по поводу столь серьезных политических дел, — со снисходительной улыбкой ответила Лаура Кензи. — Она воспитана в убеждении, что молодым девицам не стоит ломать себе голову над вопросами, которые находятся за пределами их разумения.

На лице Беатрис мелькнуло облегчение.

— Да, Николас, разум у меня девический, и с этим ничего не поделаешь. — Метнув на меня откровенно враждебный взгляд, она вновь повернулась к нему и беззаботно прощебетала: — Давайте прекратим разговор о войне. Подобные споры наводят лишь скуку и страх. А я так беспокоюсь за вас, ведь на следующей неделе вам предстоит отправиться на север.

— Всего лишь в Норфолк, мисс Беатрис, а это весьма далеко от Шотландии, — любезно заверил ее Николас.

В глубине души я не сомневался, что Беатрис, несмотря на свой девический разум, прекрасно осведомлена об этом обстоятельстве. Овертон слегка коснулся пальцами ее руки. Красавица лучезарно улыбнулась, словно приглашая всех сидевших за столом посмеяться над своей очаровательной глупостью.

«Нет, милая моя, похоже, ты вовсе не глупа», — подумал я.

— Мне так жаль, что вы уезжаете, Николас, — продолжала Беатрис. — А вдруг, вернувшись, вы станете изъясняться на местном наречии и я не сумею вас понять?

— Что ж, по крайней мере, мы научили свою дочь говорить так, как принято в высших кругах, — изрекла Лаура Кензи.

Судя по всему, чувство юмора не входило в число достоинств этой дамы, что меня ничуть не удивило; согласно моим наблюдениям, достоинство сие чрезвычайно редко уживается со спесью и чванством.

— Наречие, на котором говорят в Норфолке, не слишком сильно отличается от лондонского, — заметил я. — В конце концов, Норидж не такое уж захолустье. Это второй по величине город в Англии.

— К тому же там есть очень красивые здания, — подхватил Эдвард Кензи. — Например, кафедральный собор и городская ратуша.

— Вам доводилось там бывать? — спросил я.

— Да, много лет назад я занимался одним делом, которое привело меня в Норидж. По слухам, в последнее время город этот переживает упадок.

Тут Филипп напомнил, что близится вечерний звон; появляться на улицах после десяти было строжайше запрещено. Мы поднялись из-за стола; думаю, никто не сожалел об окончании ужина, прошедшего в столь напряженных спорах. За окнами сгущалась темнота; пришлось зажечь свечи. Филипп приказал своему управляющему нанять мальчиков-факельщиков, которые проводили бы нас домой. Ожидая, когда они появятся, мы вышли на свежий воздух. Эдвард Кензи подошел ко мне.

— Занятный сегодня выдался вечер, брат Шардлейк, — произнес он. — Я рад, что мы с вами согласны во взглядах на войну. Но скажите, неужели вы действительно считаете, что существующий общественный порядок необходимо изменить? Неужели вы, в отличие от всех прочих джентльменов, не опасаетесь разбушевавшейся черни? Неужели вы ходите по улицам в одиночестве, а не только в сопровождении вооруженного мечом помощника? Не отво́дите полный отвращения взгляд, когда нищие тянут к вам руки, демонстрируя язвы и раны, в большинстве своем поддельные?

— Признаюсь, брат Кензи, я действительно отвожу взгляд от нищих, но со стыдом, а не с отвращением. Наверное, тот, кто отворачивается от чужих язв, не имеет права рассуждать о всеобщем благоденствии. И все же я не могу не сознавать, что в нашем обществе слишком много несправедливости.

Кензи ничего не ответил; он с улыбкой наблюдал, как Овертон, прощаясь с Беатрис, целует ей руку и рассыпается перед девушкой в любезностях.

— Молодой Николас — славный малый, — проронил Кензи. — Хотя, бесспорно, он излишне дерзок. — Эдвард пристально посмотрел на меня; глаза его блестели в свете свечей, льющемся из окон дома. — Ваши связи в высшем обществе совсем вскружили голову моей жене. Вы ведь когда-то служили у лорда Кромвеля, не так ли?