Мертвая зыбь

Глаза боятся, а руки делают - так любила говорить его бабушка. Когда он сам поднялся на уступ, руки еще могли что-то делать, когда поднял к себе мертвеца - руки, обожженные веревкой, казалось, уже не работали. Олаф сел и откинулся на скалу - рядом с искореженным мертвым телом. Орка как назло замолчала и не высовывалась из глубины. Может быть, почуяла Большую волну и ушла от острова. Да, проще было бы, не спускаясь вниз и не поднимаясь обратно, поднять на уступ сразу все тела. Но не хватило бы веревки. А потому придется проделать все это еще дважды. Надо же, семь метров из ста пятидесяти - а сил уже нет.

Олаф отдыхал минут десять, косясь на север - не идет ли Большая волна? Планета помогает сильным, а слабого и ленивого цунами запросто застанет на широком уютном уступе…

Спускаться обратно на камни было не столько тяжело, сколько больно обожженным рукам, на камнях же дали о себе знать синяки и ушибы с прошлого раза. На кончиках пальцев кожи почти не осталось - а как еще удержаться на скользких и острых обломках?

Холдор. Он был вторым. Рослый, тяжелый… Он лежал между камней лицом вниз, и понятно было, во что превратилось его лицо от падения с высоты в полторы сотни метров. Тем не менее это был именно Холдор, потому что на правом запястье он носил стальной браслет с эмблемой Металлического завода.

Навскидку трудно было оценить повреждения, а тем более отличить прижизненные от посмертных. Олаф снова взглянул на север - нет, Большая волна пока не появилась.

Чтобы освободить руки, он покрепче привязал мертвеца к себе. И как-то случайно получилось, что разбитое в лепешку лицо лежало на плече и иногда касалось щеки; сломанная нижняя челюсть болталась свободно, приоткрывая рот с выбитыми зубами. Олаф подумал с усмешкой, что в таких случаях мертвые точно не кусаются.

- Прости, парень, - пробормотал он. - Я не со зла. И мне, знаешь ли, тоже не до смеха.

Добравшись до скалы, он все же не стал сразу подниматься на уступ, оставил тело на камнях и отправился за следующим. Под самым берегом, но довольно далеко.

Олаф знал, кого найдет. Несмотря на широкую штормовку и мешковатые уроспоровые штаны, несмотря на туго затянутый шнурок капюшона, даже издали в глаза бросалось отличие от остальных тел. Сигни. Тонкая и гибкая - даже в смерти, - она лежала на боку, правая сторона головы и половина лица превратились в месиво. Ребра вдавлены внутрь, не смытая дождем серая пена в отверстии рта, на левой руке многочисленные ссадины и царапины.

Изломанное тело неестественно перегнулось, стоило его приподнять. Она была легкой - но лишь по сравнению с остальными. Олаф не стал привязывать ее к спине, положил на плечо - она повисла на нем безвольно, будто расслабилась, будто доверилась…

Грохот волн заглушал прочие звуки, но показалось вдруг, что со скал скатился камешек. Олаф поднял голову и только потом понял, что ожидал (и боялся) там увидеть. Из восьми человек, находившихся на острове, он не нашел пока только одного. Самого старшего, опытного и сильного. Версия о внезапном сумасшествии инструктора не лезла ни в какие ворота, но почему-то было трудно выбросить ее из головы. Особенно внизу, не имея возможности передвигаться быстро, ощущая свою уязвимость, с мертвой девочкой на плече.

И теперь, вместо того чтобы смотреть под ноги, Олаф то вглядывался в горизонт на севере, то запрокидывал голову вверх. Не стоило после этого удивляться ни разбитым локтям и коленкам, ни сорванной коже на ладонях.

На версию о сумасшедшем инструкторе ложилось все (или почти все). Скажи он студентам спускаться вниз без одежды и обуви - и они бы поверили, посчитали, что так надо. А дальше… Вывести из игры самых старших ребят, бросить их замерзать на ветру. Одержимые иногда обладают огромной силой, в драке инструктор мог взять верх не только над каждым из них, но и над обоими сразу. А потом остается перебить остальных поодиночке и сбросить тела со скал в надежде, что их унесет Большая волна. Вот только зачем? Олаф имел о психиатрии весьма смутное представление, но не настолько, насколько, например, о физике. Всякое возможно, велели голоса… Однако внезапное помешательство здорового мужчины представлялось маловероятным.

Олаф пожертвовал страховкой, чтобы не спускаться с уступа во второй раз, рассудив, что два тела одновременно ему не поднять. Он и одно поднял с трудом, даже через блок: упустил на миг веревку, обжег ладони.

Ободранные подушечки пальцев сразу дали о себе знать: опытным скалолазом Олаф не был, да и обувь для подъема подходила мало, а потому он больше полагался на руки, чем на ноги, - не умел иначе. Старался убедить себя, что страховка нужна только для самоуспокоения, и все равно не мог не думать об острых камнях внизу. И лучше сразу разбить голову, чем сломать позвоночник и дожидаться потом Большой волны как избавления.

Человек не должен быть один!