Мёртвая зыбь

Кинорежиссер Неля Алексеевна Гульчук ставила фильм о его покойном друге, флагмане фантастики Иване Ефремове.

— Я хотела бы прочитать вам сценарий и посоветоваться с вами, — говорила она по телефону.

Званцев не мог отказаться.

Сценарий не понравился ему, да и ей тоже. Она была в конфликте со сценаристом. Званцев высказал свои соображения, но они не были учтены. Кинорежиссеры все делают по-своему. Званцев это знал, и давал себе зарок не иметь больше с кино дела.

Но знакомство с Нелей Алексеевной завязалось. Она живо интересовалась тем, что он делает, и хотела бы создать с ним вместе оригинальный сценарий. Ей очень нравилась книга “Клокочущая пустота” о Пьере Ферма и Сирано де Бержераке, но такой фильм будет только плохо оплачиваемой инсценировкой.

И тогда он показал ей черновик романа, начатого под влиянием посещения космонавта Берегового.

Это увлекло кинорежиссера. И они вместе принялись за сценарий.

Отважный летчик-испытатель, ставший Героем Советского Союза еще до его космического полета. Он полетел к звездам после гибели Комарова, когда нужно было доказать, что в Космос летать можно. Статный высокий, могучий, генерал по званию, он произвел на Званцева огромное впечатление. “Такой и до звезд далеких долетит!”. И он назвал в новом романе (и в сценарии) командира звездолета — Бережной.

— Бережной — Береговой — все едино, — сказал космонавт, узнав о замысле Званцева.

— А вы, Георгий Тимофеевич, полетели бы к звездам? — спросил писатель.

Береговой пожал плечами:

— А почему бы нет. Пошлют — полечу.

— Но речь идет, если не о сверхсветовой, то о световой скорости.

— А что? Звуковой барьер на самолете одолели. Понадобится, и световой барьер пройдем.

— А вы знаете, Георгий Тимофеевич, что скорость света в Природе предельная, и с приближением к ней время на вашем звездолете так замедлится, что пока вы долетите до одной из двух миллионов солнцеподобных звезд, как насчитывают астрономы в нашей Галактике, на Земле, по теории относительности Эйнштейна, пройдут сотни лет, и вы улетаете от родных, как бы, навечно.

— Ну, это бабушка еще надвое сказала. В эти “парадоксы времени”, о которых я слышал, мало кто верит, а понимают их еще меньше. Я поговорю в Звездном городке с нашими мудрецами. Впрочем, если сказать по правде, мне перед каждым испытательным или космическим полетом с родными прощаться “навечно” надо было бы.

Проводив гостя, Званцев вдруг почувствовал, как нечто непостижимо огромное накатывается на него. Левая рука заходила сама собой в “дрожащем параличе”, не подчиняясь его напрягшейся воле. Судорогой свело все тело. Неодолимо потянуло лечь на пол. Он только успел крикнуть:

— Таня! Нина! Худо… — и рухнул на ковер.

Испуганные жена и дочь, приехавшая с Урала погостить к отцу, вбежали в кабинет.

Таня тотчас достала из ящика стола “пожарные средства” — люминал и клофелин, передала Нине:

— Положи ему в рот. От эпилепсии и высокого давления.

Нина, склонясь к отцу, пыталась удержать ходившую ходуном его левую руку, приговаривая:

— Ничего, ничего… Сейчас пройдет…

А он уже ничего не слышал и не воспринимал.

Женщины попробовали переложить его на диван, но это оказалось им не под силу.

— Позову кого-нибудь на помощь и вызову “скорую”, — решила Таня.

Позвонила по 03. Ей показалось, что ее бесконечно долго расспрашивают кто и почему вызывает и кто такой потерпевший, и сколько ему лет. Повесив трубку, она высунулась из окна и закричала:

— Алеша, Алеша! Скорей на помощь!..

Алеша Аграновский, сын известного писателя и журналиста, молодой ученый, подъехал на машине пообедать у матери, жившей в этом же подъезде, не поднялся, а взлетел на второй этаж и вбежал в открытую дверь.

Через минуту Званцев общими усилиями был уложен на диван, но в сознание не приходил. На губах его выступила пена.

— Это все от перегрузки. Себя и меня не жалеет. Мало того, что неистово работает, стоя за пишущей машинкой. Принимает посетителей со всего света, — жаловалась Таня.

— Да вижу, — отозвалась Нина, — на чистой раме Лукьянцевской Галактики прибавилось автографов. Шаляпин, конечно, сын Федора Ивановича, художник из Нью-Йорка, космонавт Береговой и какой-то Томас из Австралии.

— Это Томашевский, уфолог. Итальянец Пинотти тоже уфолог. Больше 200 автографов. И каждый требовал умственного и нервного напряжения. Ну что же “скорая” не едет?

Но Званцев ничего не воспринимал и не пришел в себя, даже когда приехала скорая помощь и ему сделали укол противосудорожного средства и второй для снижения артериального давления.

— И давно это у него? — спросил доктор, пока фельдшер звонил по телефону, получая новое направление.

— После фронтовой контузии, — пояснила Таня. — Он инвалид Великой Отечественной. Писатель.

— Ну, ничего! Петр Первый, без контузии “падучей” страдал. Наполеон тоже ни разу в своих шестидесяти выигранных сражениях ранен не был, а в судорогах корчился, писатель же Флобер тем более. И все они после припадка брались за дело с удвоенной энергией. Положите ему грелку на место укола, чтобы магнезия рассосалась. Она болезненна.