Мёртвая зыбь

— И разница лишь в том, что, вместо странников свою силу вы пробудили сами.

— Вот не думал!

— И выходит, сказочные богатыри вам ближе, чем Пугачев или Разин. Никто не знает, каковы они были с виду.

— О Пугачеве не берусь судить. А Разин, как я думаю, был богатырем духа. А ростом, для меня, так выше крыши.

— Воображение у вас яркое, Валентин Иванович.

— Вот мы и пришли. Пройдем через служебный ход к тренировочной арене.

Она наполнена была водой, превращена в бассейн, и девушки-наяды здесь тренировались в синхронном подводном плавании. У них никак не получалось. Сердитый тренер кричал им со скамейки об их ошибках. Они покорно ныряли вновь, одно и тоже повторяя, пока не получилось четко.

— Нелегкая работенка! — заметил Званцев.

— Цирк — это тренировка, настойчивость, терпение, — ответил Дикуль.

Они сели, наблюдая за отработкой красивейшего номера. И Дикуль говорил:

— Вам покажу свои приборы с грузами на блоках, и больных, которых в цирке я лечу и ставлю на ноги. В том — мое призвание, людям помогать, как сам себе помог — еще одна моя задача! Представьте, мне грозят преследованием за незаконное врачевание без должного диплома и клятвы Гиппократа. Да если б то возможно было, я его самого поднял бы из древнегреческой гробницы.

Немного помолчали, наблюдая, как у девушек все лучше получалось.

— Приготовил номер, — продолжал Дикуль, — автомашину на плечах держать. А брат ваш, Виктор Петрович, пробивает в министерстве создание “Центра реабилитации”. И помещение отыскали близ Телецентра на улице Королева. Так нашлись окрестные жильцы, что протестуют. Видите ли: “Господ будет угнетать вид множества калек”! Как то назвать?

— Бессовестностью только!

— Преодолеть отсутствие врачебного диплома можно привлечением дипломированных врачей. Один уж есть, хирург, был лечащим врачом в нашей палате. Медицине — первое место. Я — не знахарь. Моя пусть будет лишь система упражнений. Я ни на что не претендую. А вечером, уже скоро, увидите для чего сюда стремился.

Они прошли по коридору. И Званцев встретился с больными, что лежа в креслах, без устали поднимали гири, подвешенные на тросах через блоки. Они тоже лечилимь упорством у тренировочной арены.

— А начальство местное не протестует? — спросил Званцев.

— Напротив, гордятся этим. Они же циркачи, а не жильцы без сердца, которым все ж унять претензии придется. Спасибо Виктору Петровичу. Он своего добился. Помещение нам передали. Можно Центр создавать.

— Наш Виктор любую стену прошибет, чтобы достигнуть цели.

— Вам с вашим братом повезло, — отозвался Дикуль.

Он провел Званцева в зрительный зал с такой же ареной, как тренировочная, но без воды и окруженной амфитеатром мест для зрителей, которые уже появлялись.

Дикуль усадил Званцева в ложу для гостей.

Званцев с братом любили цирк. В детстве оба мечтали о цирковой карьере.

И сейчас он с удовольствием смотрел удивительные номера гимнастов, вспоминая, как профессор теоретической механики в Томске рассказывал на лекции студентам, что ходит в цирк познавать законы механики, и цирковую выдумку считал вкладом в науку.

Восхищала дружба человека с животными. Даже звери охотно слушались его. Медведь, что в тайге заламывал охотника, здесь послушно ездил на велосипеде или плясал под дудочку, как парень на гулянке. И даже голуби слетались, садясь прелестной женщине на плечи. А лошади! О боевых конях звучат легенды, как и об отважных джигитах.

Но вот объявили гвоздь программы:

— Заслуженный артист республики Валентин Дикуль!

Служители в униформах с трудом вытащили на арену гири, штанги и чугунные шары.

Еще за кулисами Дикуль предложил Званцеву попробовать их на вес.

— Я бутафории не допускаю, — говорил он. — Все должно быть натуральным, как и под куполом, откуда падают не куклы… — и он улыбнулся.

Вслед за сложным сооружением, со спиральным желобом для скатывающихся шаров на арену выбежал… гигант.

В обтянутом трико, похожий на статую Геркулеса, скинувшего европейскую одежду… И ростом, словно выше крыши…

А где же Дикуль? Куда делся приземистый бородач?

Но это был, конечно, он! Его глаза, улыбка!

Стал весело, как с мячиками, играть с неподъемными шарами. Забрасывал их вверх на желоб. Налету подхватывал внизу и снова вверх бросал. Потом перешел на гири, старинные, по два пуда. Поднимал играючи, то одной, то другой рукой, то сразу обеими. А штангу, под которой тяжелоатлет согнется, с высоты над головой, бросал себе не шею. Все с подкупающей улыбкой.

На арену выкатили шар. Огромный. Он его едва руками обхватил и вскинул себе на грудь, как штангу. Поднял над головой и стал подбрасывать, словно тот не весил вовсе. И на арену бросил.

Шар развалился, и вышла из него прелестная женщина, Дикуля жена…

И голуби откукда-то взялись и сели ей на плечи.

Казалось, купол рухнет от оваций.

Вот ради этого цирковой артист живет и рвется на арену!

Зрителей всех до едного он покорил. А Званцева тем более.

Ведь он знал — это же вчерашний паралитик с переломанным хребтом!