Мёртвая зыбь

Понятно, почему он так стремился на арену славы. Но ведь рядом близ тренировочной арены паралитики, такие же, каким он был, через блоки поднимают гири, чтобы на ноги вновь встать. Лежали рядом хоккеист и балерина. Для них он не только исцелитель, но добрый друг и вдохновляющий пример. Перед представлением служители выкатывали кресла в зал, чтобы инвалиды в деле увидели своего Дикуля.

Идя за кулисы проститься с Дикулем, Званцев прошел мимо балерины. Улыбнувшись, она ему сказала:

— Вот теперь мечтаю о тридцати двух фаэте.

Должно быть, Дикуля смотрела в первый раз.

Придя домой, Званцев не мог с Дикулем расстаться.

Все думал о том, что видел, о беседе с ним. И настолько сам проникся его героями, что написал балладу о Степане Разине, каким его представлял Дикуль, чтоб подарить при случае:

ГРОЗА ЦАРЕЙ

баллада

С похмелья хмурый туча-тучей

Выходит грозный атаман.

А нравом был он кручи круче,

Сын Дона и Степи — Степан.

И ростом словно выше крыши,

В плечах — саженная сажень.

При нём вокруг всё тише тиши.

И день-деньской он ждёт свой день.

Казак собрал из беглых войско,

Ярмо чтоб бросить воевод.

“За правду, братцы, стойте стойко,

Взял б волю-вольную народ!”

Но не было в  достатке злата.

Пошла за ним голь-голытьба.

Один мушкет на два-три брата.

Из пушек шла по ним пальба.

Замолкли царевы царь-пушки.

В дыму блеснул штыков оскал.

На поле — словно птичьи тушки…

Он горе-горькое познал…

На плахе рук и ног лишился,

Потом и буйной головы.

Но даже в смерти не смирился.

Гремит в раскатах гром грозы…

Так почему ж о нём осталась

Одна лишь лживая молва?

Как будто, он топил красавиц?

И цель его — разбой,  гульба!

С тех пор прошло немало лет. Центр реабилитации на улице Королева обрел заслуженную славу, и пациенты счастливы всегда, встречая внимательного, ласкового академика Дикуля.

Глава пятая. Все-таки полет!

Сменил небес голубизну

Он на морскую глубину.

Над дном, как над землей, “летал”,

Как он о том всегда мечтал.. Александр Казанцев (Брату)

Зимой 1984 года ошеломленный Александр Званцев держал газету “Московская Правда” с фотографией обнаженного человека на снегу у проруби с аквалангом в руках. Вокруг толпились люди в шубах.

Подзаголовок гласил: “Восьмидесятилетний мастер спорта Виктор Званцев, готовится к погружению.”

Александр отложил в сторону газету и позвонил в Мытищи.

— Зачем тебе это нужно? — начал он, услышав голос брата.

— Газетку увидел?

— Позировал перед фотокамерой у проруби и мне даже не сказал!

— Ты стал бы возражать, а это ведь реклама важнейшего вида спорта! А реклама — двигатель прогресса!

— Ну, не прогресса, а торговли. У тебя что? Не покупают путевки в твой подводный лагерь в Судаке?

— Нет. От желающих отбою нет.

— Ты хочешь повторения с вязальной спицей? У нас с тобой будет разговор.

— Поговорим, поговорим… Ты обещал мне книжку для главного архитектора Крыма. Он должен разрешение дать на строительство дома для лагеря. Не все нам жить в палатках. Я принесу тебе проект. Оригинально очень! Как будто, к берегу причалил пароход.

— Приезжай. Посмотрим твой корабль на суше. Книжку приготовил. Но о проруби забудь!

— Слушаюсь, товарищ комбат!

Несколько лет назад председатель клуба подводного плавания “Дельфин” Чернов, друг Виктора, обратился к нему:

— Ну, Виктор Петрович, выручай… Не все тебе погружаться в бассейне Сандуновских бань, завоевывай Черное море.

— Раз Черное, оно — твое.

— Тебе его передаю, на глубину двадцать пять метров. А ниже — сероводород. И жизни нет. Туда не погружайся.

— Все глубже, чем в бассейне или даже в Волге. Так что на Крымском побережье будет?

— Наш летний лагерь клуба “Дельфин”, в Судаке, близ Дома отдыха Московского энергетического института.

— МЭИ! Там племянница училась. А ректором стала Голубцова Валерия Владимировна. В войну ее пророчили парторгом ЦК к нам в институт, где я командовал охраной, а брат был Главным инженером.

— То было уж давно и все переменилось. А ты к чему ведешь?

— К вопросу о питании.

— Мы пока не все решили. Договариваемся с военными о полевых кухнях. Поваров наймем.

— Зачем? Рядом Дом отдыха МЭИ. Будь там, как прежде, Голубцова, я бы в миг договорился.

— О чем?

— Чтоб взять лагерников на курсовки. Они их оплатят.

— Это мысль! Мое еврейское начало подкачало. Попробуем сделать, как ты сказал.

— Без меня?

— Твоя забота — Крым. Москва — на мне. В начальники тебя не производим. Будешь представителем “Дельфина”. Это выше. И должен стать душой подводников и заразительным примером. А в случае чего их отстоять.

— Когда договариваться будешь о курсовках, пусть питание в котлах и посуду доставляют в лагерь. Мы возвратим все в чистом виде.

— Вот видишь, ты проявляешь уж заботу. Мы знали, кому поручить дело!

С МЭИ по совету Виктора удалось договориться. И на Крымском побережье близ Судака возник палаточный лагерь.

Лейтенант с пограничной заставы, увидев оживление на берегу, палатки, акваланги, ласты, сразу объявил лагерь незаконным вблизи морской границы.