Мертвая зыбь

Страх не прошел, даже когда руки легли на надежный широкий уступ - уж больно скользкий и неверный камень был под ногой. Олаф перенес тяжесть на ногу, приподнял голову над уступом - прямо напротив мертвого лица. На миг показалось, что мертвец смотрит на него необычными удлиненными глазами.

- А вот и я… - выдохнул Олаф ему в лицо. - Жаль, ты не можешь подвинуться…

Солнце катилось за океан, и казалось, что его движение можно отследить глазом. Плавило воду в золото, раскаленное в центре дорожки от горизонта до берега. Олаф лежал на последней перед вертикальной стеной ступени и никак не мог встать. Не мог заставить себя пошевелиться. Холодная скала - не лучшее место для отдыха, до полной темноты не больше сорока минут… Ни одна мысль не помогала.

Мертвая девочка лежала ступенькой ниже, на правом боку, - будто спала. Ребят Олаф оставил в нише на середине пути, понимая, что до заката не поднимет три тела до верха. По крайней мере, теперь их не смоет цунами.

Карабкаться по скале - больше двадцати метров - сил не хватало так или иначе. Спускаясь, он, конечно, оставил веревку и теперь гадал, хорошо ли вбил крюк, не было ли на веревке потертостей, - одно дело страховка на всякий случай и совсем другое - положиться только на веревку и крюк. Да, сорвавшись с этой высоты, ждать Большой волны не придется - но этот очевидный плюс не добавил оптимизма. И версия о сумасшедшем инструкторе казалась все более правдоподобной - если веревка натянута, довольно полоснуть ножом… Но карабкаться по скале не хватало сил, подняться по веревке гораздо легче.

Олаф шевельнулся - болело все, с ног до головы. Он умудрился разбить и подбородок, не только коленки и локти, но сильней всего донимали руки, ладони и пальцы. И уже не жгучей болью, как поначалу, а дергающей, рвущей… Удержаться бы за веревку - какое там цепляться за камни!

Солнце погрузилось в воду наполовину, когда он встал на ноги. Привязал тело - его тоже придется поднимать! Глаза боятся, а руки делают… Руки… Олаф взялся за веревку и слегка дернул вниз - было больно. Нет, в перчатках нельзя - скользко, ненадежно.

Пожалуй, этот подъем был чуть не самым серьезным испытанием за всю его жизнь. Где-то на середине скалы ему стало совершенно все равно, хорошо ли вбит крюк, не перережет ли кто-нибудь веревку и не порвется ли она под его тяжестью. Страха не осталось - только боль и усталость. И занял-то подъем несколько минут, но на поросший мхом склон Олаф выбирался со слезами на глазах, и лежал потом скорчившись, обнимал карликовую рябинку, но не отдыхал - дожидался, когда боль станет сколько-нибудь терпимой. Заставлял себя отрешиться от нее, думать о лете, о том чудесном лете, когда возил Ауне в Маточкин Шар.

Он долго собирался с духом, никак не мог выбрать подходящую минуту, чтобы это предложить. Решился в самый последний день, когда тянуть было некуда, - подошел к ней и прямо спросил:

- Поедешь со мной завтра в Маточкин Шар?

Ауне сначала кивнула. Это потом она вспомнила, что надо спросить родителей, потом сообразила, что поездка займет дня три… А сначала кивнула.

В Маточкин Шар пришли утром, Олаф понятия не имел, чего ожидать от праздника Лета, и не представлял, как это узнать. Ауне непременно хотела в «настоящий» театр - родители водили ее только в кукольный и детский, - а Олаф слышал, что будут гонки на белухах, пентатлон, футбол, прыжки в воду и что-то еще. И что вроде бы в каких-то соревнованиях можно принять участие.

В драмтеатре шла пресловутая «Ромео и Джульетта»… И билеты, конечно, уже давно кончились - нормальные люди побеспокоились об этом заранее и теперь стояли в очереди, разбирая забронированные места. Олаф обрадовался было (спектакль шел одновременно с футболом, как выяснилось), но Ауне расстроилась ужасно - тогда он еще не знал, какими способами женщина может управлять мужчиной, и принял ее огорчение за чистую монету. Впрочем, он и теперь время от времени покупался на ее уловки, иногда всерьез, иногда - пряча усмешку. А в то время он собирался подарить ей весь мир, что уж говорить о каких-то билетах в театр… Надо было лишь перешагнуть через себя и попросить. И он попросил - чопорную пожилую пару, явно из местных.

- Понимаете, мы не знали заранее. Мы добирались сюда целые сутки… Ауне никогда не была в настоящем театре… - Олаф не умел правильно просить. - Мы всего на один день…

Немолодые супруги переглянулись, женщина (наверняка учительница!) покачала головой:

- Признайтесь лучше, что приехали сюда без разрешения, потому и не заказали билеты по рации.

Вообще-то отчасти она была права - но только отчасти. Отец пообещал Олафу, что после их отъезда договорится с родителями Ауне…

- Ну… да… - Олаф пожал плечами. Пусть так. Не объяснять же.

Женщина снова посмотрела на своего мужа, тот же уставился в потолок… Наверное, как и Олаф, не очень хотел смотреть пьесу, потому и помалкивал.

- Да, мы можем прийти сюда в другой раз, - рассуждала предполагаемая учительница назидательным тоном, - но вы должны понимать, что поступаете некрасиво. И не потому, что просите уступить билеты, а потому…