Мертвая зыбь

Олаф снял бинт с безымянного пальца, ссаженного на подушечке, и провел им по стене - нет, пыль со стен осыпалась, когда они опускались и поднимались. На пористом полу искать следы пыли было бессмысленно. Когда Олаф появился во времянке, на полу стоял этот короб и поверх сапог лежали носильные вещи. Поводив пальцем по одежде, и довольно тщательно, он ничего не обнаружил. А вот на носках сапог - женских, судя по размеру, - ранку на кончике пальца снова зажгло, будто красным перцем. Олаф протер ее маслом.

Женские сапоги он не трогал, выбирал себе пару из мужских. Но сапоги были накрыты одеждой… Значит, сначала на них осела эта пыль, а одежду положили потом?

Дальнейший осмотр выявил еще два места скопления едкой пыли - на краях матраса, не тронутого Олафом, и на рюкзаке, лежащем ближе всего ко входу.

Если посреди времянки хлопнуть бумажный пакет с красным, например, перцем мелкого помола, те, кто в это время тут находятся, однозначно вынесут панель пожарного выхода… Эта пыль, конечно, не красный перец, но чем-то очень на него похожа. Способностью раздражать кожу. И слизистые тоже. Наверняка.

Но следы раздражения кожи нашлись пока только у Саши. Точечные кровоизлияния в конъюнктивы - следствие гипоксии. А вот опухшие веки… Нет, если бы остальные вдыхали эту едкую пыль, остались бы следы - и в дыхательных путях, и на слизистых. Раздражающее действие на кожу усиливается при соприкосновении с водой - возможно, у Саши были мокрые руки. А может, он находился ближе всех к источнику… И аллергический отек гортани как реакция на раздражающее вещество - случай не редкий.

Лучше бы об этом думал следователь. Хотя… Вряд ли кто-нибудь из следователей ОБЖ знает химию лучше Олафа. Если бы под действие едкой пыли попали все, они бы не бежали вниз по склону, они бы плевались, кашляли и лили слезы где-нибудь возле времянки - ветер мгновенно сдул бы любую рассеянную в воздухе пыль. Возможно, они бы пытались промыть глаза водой.

Провести следственный эксперимент? Дунуть и вдохнуть? На бумажном мешке пыли пока оставалось достаточно, аллергией Олаф не страдал… Не очень-то хотелось промывать маслом глаза и носоглотку, и он решил повременить со столь радикальным способом установления истины.

Над океаном вставала мрачная, багровая луна, северный ветер бился в южные скалы, надрывно плакала орка, словно предвещала беду… Словно умоляла вернуться в лагерь - к свету, к огню… Остров казался огромным кораблем, но не плывущим на юг, а севшим кормой в воду, задравшим нос. Олаф стоял в самой высокой его точке, над кострищем, и всматривался в темноту ледяной чаши. Он не мог различить - только угадывал - глубокие черные провалы трещин в скале и ощущал шедший оттуда тлетворный холодок. Холодок вился в воздухе, неподвластный ветру, поднимался все выше - подползал к ногам. И хотелось отступить, но отступать было некуда. Холодок тугими струйками опутал колени, взял за запястья… Не шевельнуться. Словно связал по рукам и ногам. Нет. Не связал - заморозил. От холода муторно ныли суставы на ногах и до слез ломило руки. Не шевельнуться.

Они появились из черноты глубоких трещин, из мертвого мерзлого камня. Безлицые, безмолвные, цверги не двигались в человеческом понимании - но приближались. Они смотрели, и под их взглядами становилось все холодней. Смерть не предлагала поединка, не оставляла возможности даже встретить ее с достоинством - ватный страх, коллапс и паралич.

Сдвинуться с места! Любой ценой! Шевельнуть хотя бы мизинцем! Беспомощность. Нет на свете ничего страшней беспомощности, ни в чем нет большего отчаянья… Не закрыть глаза, не сжать кулаки, не выдавить даже шепота из глотки. Они все ближе, их уродливые тени со всех сторон. У них тупые человеческие зубы, они будут долго смаковать живую плоть. Лучше шагнуть назад, в пропасть, - любой ценой сделать шаг в пропасть! Всякий поединок со смертью - это поединок с самим собой. Один шаг! Ну же! Всего один шаг! Собрать волю в кулак и шевельнуться!

По телу прошла дрожь напряжения, обмякшие мышцы дернулись судорожно, и Олаф проснулся.

Печка остыла, через незакрытую вьюшку тянуло холодком. Пела орка. Хорошо поспал, да. Часа три, не меньше. А то и четыре - камни были чуть теплые. Руки на удивление болели не так сильно, как ожидалось. Только сердце колотилось бешено, кошмар отпускал не сразу, но не страшно было, а тревожно.

Олаф прикрыл вьюшку и прислушался. Они разожгли сигнальный костер, потому что осознавали реальность опасности. Один из них покинул времянку в теплой одежде, и его Олаф пока не нашел. Едкий порошок осел на бумажных мешках. Гуннар получил двойной удар ботинком по глубокому малоберцовому нерву, удар по плавающим ребрам и упал затылком на камень. Три человека, которым не грозила холодовая смерть, разбились о скалы. Вряд ли при таком раскладе поможет нож, что охотничий, что секционный.

Во времянке нельзя запереться, как и в шатре под ветряком. И если от сумасшедшего инструктора можно спрятаться в каком-нибудь темном, укромном местечке, то от цвергов не спрячешься - они чуют человеческое тепло.