Мертвая зыбь

Все труднее становилось Якушеву удерживать Марию Захарченко и Радкевича за городом, на зимней даче. Для Захарченко нужно было изобретать новые поручения: расшифровывать ответы "С мест" и зашифровывать инструкции "местам" она уже не хотела. Зимой и осенью ее угнетала тишина, монотонный шум елей под окном. Единственное, что отвлекало от мрачных мыслей, было появление Стауница. Радкевич, работая в авторемонтной мастерской в Москве, возвращался домой поздно вечером. Но для Марии Владиславовны стало ясно, что он догадывается о причине частых визитов Стауница. Она ждала объяснения и заранее готовилась к нему.

Как-то вечером, когда Гога уныло сидел в углу и делал вид, что дремлет, она вдруг встала и, остановившись против него, сказала:

- Нечего играть в молчанку! Говори!

Он вздрогнул от неожиданности:

- Лучше не надо - не место и не время.

- Это будет всегда... Говори!

- Ты сама знаешь.

- Что я знаю? Что я живу со Стауницем? Ты это хотел сказать? Нужна я ему!

- Значит, нужна.

Она усмехнулась и взяла папиросу. Закуривая, сказала:

- Не я ему, а он мне нужен. Ну и живу с ним. И что? Убьешь его или меня? Обоих? Идиот.

- Мы с тобой венчались...

- Это здесь. А сошлись под ракитовым кустом. В какой-то халупе, под Курском, на земляном полу. "Нас венчали не в церкви" - так, кажется, пели настоящие террористы.

- А мы не настоящие?

- Ты - нет.

- Прикажешь мне радоваться тому, что ты его любовница?

- Все, что я делаю, делается ради нашей цели.

- И спишь с ним ради этого?

- А ради чего же? Я давно уже не женщина. Ты это знаешь.

- Со мной - да.

- С тобой, с ним - все равно. Я тебе не обещала верности. Ну хорошо. Там в графине что-то осталось... Налей себе и мне. Выпьем, нас черт одной веревочкой связал.

Он поднялся, достал графин и рюмки.

Они выпили по рюмке, он с жадностью, она с отвращением.

- Слушай, Гога! Он будет у меня здесь, - она сжала пальцы в кулак. Будет делать, что я хочу... это настоящий, не Якушев же, старая лиса, и не ты. И не мешай мне, слышишь! Ничего хорошего не будет, если попробуешь мешать. Лучше пей, если тебе трудно. Я знаю одно: в случае провала мы с тобой не переживем друг друга. А если нет? Ты понимаешь, что будет?.. Но когда же, когда? Я схожу с ума в этих стенах, в этой деревянной клетке, от этой тишины. Я почти не сплю. Веронал не помогает.

Он вдруг прислушался:

- Кто-то идет... Если он?

Она вскочила и притянула его к себе:

- Если он - ты уйдешь.

Кто-то два раза слабо стукнул в окно.

- Открой. И уходи.

Радкевич вышел в сени. Потом в комнату первым вошел Стауниц.

- Ты что-то нынче рано, - сказал он Радкевичу. - Попиваете водочку?

- Подожди, - сказала Захарченко. - Гога?

Радкевич схватил с вешалки пальто и фуражку, бросился в сени. Слышно было, как хлопнула дверь.

- Так, - сказал, усмехаясь, Стауниц. - Здорово это у вас делается. Высшая школа дрессировки.

- Не издевайся. Это может плохо кончиться.

- Это кончится вот чем... - Стауниц показал на графин, - я этих неврастеников знаю. Весь день я мотался в городе, выбрался к тебе вечером, рассчитывал, что он задержится.

- Все аферы?

- А ты думала? Пока меня считают просто аферистом, коммерсантом, я в полной безопасности.

- Ты умница.

- Умница? Якушев вчера завел разговор о тебе. "Интересная женщина", сказал с намеком. Я на всякий случай ответил: - "Бальзаковский возраст. Не в моем вкусе".

- А какое ему дело до нас?

- Какое? С его точки зрения, этот скандал в благородном семействе может отозваться на делах "Треста".

- Никакого скандала. Ты же видел.

- Да. Здорово у вас получается в свете, - сказал и рассмеялся.

Смех был вынужденный. Он не переставал думать о бегстве за границу, пока действуют "окна". Но деньги, деньги... Стауниц утаил от Марии продолжение разговора с Якушевым.

Когда речь зашла о денежной помощи из Парижа, Якушев сказал:

- Вы проявляете слишком большой интерес к этому вопросу.

- Вы думаете? - окрысился Стауниц. - Я в трудном положении, крупная сделка прогорела.

- При чем тут "Трест"?

- При том, что Кушаков может обратиться куда следует.

- Этого только не хватало. Уголовщина потянет за собой другое дело.

- Вот об этом я и говорю.

- Большая сумма?

- Порядочная. Десять тысяч золотом.

Якушев слегка присвистнул и задумался.

- Я думаю, что "Трест" должен вас выручить, если все устроится в Париже.

- А вы собираетесь?

- Да, Эдуард Оттович, скажу напрямик, ваша дама сердца и ваши с ней отношения меня устраивают только в том смысле, если я буду через вас знать все, что затевает Мария и ее покровитель Кутепов. Мы должны это знать. При авантюризме Кутепова можно ожидать любой дикой выходки. Ему ничего не стоит ради эффекта подставить под удар "Трест", наше с вами детище. И тогда повторится провал в десять раз ужаснее ленинградского.

- Я вас понимаю. Вы будете знать все.

На этом кончился их разговор. Они разошлись, как будто поладив, на самом же деле ни тот, ни другой не верили друг другу.

73