Мертвая зыбь

- Да. Преступность. Я видел, что мы идем против народа, и все-таки упорно гнул свою линию, искал единомышленников, людей, способных на диверсии, убийства. Теперь я вижу, как это было мерзко и глупо. Впрочем, зачем я вам это говорю? Все равно вы мне не поверите, хотя я писал вполне откровенно.

- Почему не поверим? Мы считаем вас принципиальным человеком, даже патриотом. Иначе этого разговора не было бы. У нас с вами идейный поединок. Ваши монархические чувства - это классовая ограниченность. Нельзя же быть слепым! Чтобы служить родине, надо быть не просто лояльным, а подлинным ее гражданином, работать для нее не за страх, а за совесть. Вы подписали отказ от политической деятельности. Что ж, поверим...

Он обошел вокруг стола и открыл ящик.

- Вы свободны, Александр Александрович. Вот ваши документы. Можете продолжать работать. С нашей стороны нет никаких препятствий. Предупреждаю вас только об одном: ваш арест и все, что связано с ним, необходимо держать от всех в абсолютной тайне. Об этом также предупреждена и гражданка Страшкевич. Для всех, в том числе и для семьи, вы были в командировке в Сибири и там болели тифом. Мы позаботились о том, чтобы эта версия была вполне правдоподобна.

Якушев не верил тому, что услышал. Но Артузов положил перед ним его служебное удостоверение и другие документы, отобранные при аресте, пропуск на выход.

- Я вас провожу.

Они шли рядом по лестнице. С каждой ступенькой Якушев чувствовал, как он возвращается к жизни... Часовой взял пропуск и удостоверение, сверил их. Пропуск оставил у себя, удостоверение возвратил.

- До свидания, - сказал Артузов.

Дверь за Якушевым закрылась. Была ночь. Запоздалый трамвай промчался со стороны Мясницкой. Какая-то девушка со смехом бежала по тротуару. Молодой человек догонял ее. Якушев был на свободе.

Полчаса спустя он подходил к дому, где жил. Два окна его комнаты были освещены. Значит, жена и дочь не спали. Он задержался у самых дверей квартиры, взялся за подбородок. "Борода отросла... пожалуй, сразу не узнают", - подумал и позвонил. Открыла дверь дочь и действительно не узнала. Высунулся из кухни сосед и сказал: "С выздоровлением!"

Якушев прошел в свою комнату. Вбежала жена, в халатике.

- Наконец! Мы так ждали!..

- Поезд опоздал, - сказал Якушев и подумал: "Месяца на три опоздал".

- Боже... Mais cette barbe!* Притом седая!

______________

* Но эта борода! (франц.)

"Милая институтка, - подумал Якушев, - кабы ты знала все... Но ты не узнаешь..."

- Утешься. Завтра бороды не будет.

- Когда пришла телеграмма, я решила ехать к тебе. Но меня так напугали...

- Какая телеграмма? - вырвалось у Якушева.

- Твоя... Ты что, не помнишь? - сказала дочь.

- Ах, да. Температура высокая, тиф... Разве упомнишь.

Он сидел в своем любимом кресле. Все было на месте: письменный стол "жакоб", виды курорта Экс-Лебэн на стенах, и бронзовая настольная лампа, и текинский ковер. Как все знакомо, как уютно! В хрустальной вазе увидел вскрытую телеграмму, взял ее и прочитал:

"Серьезно болен тчк уход хороший не волнуйся обнимаю Александр".

- Ты очень устал с дороги?

- Конечно. Вот если бы ванну...

Когда он шел в ванную в халате из верблюжьей шерсти, купленном где-то за границей, в коридоре встретился с болтливой соседкой:

- А мы вас заждались... У нас по-прежнему собираются каждый четверг преферанс...

Ванну Якушев придумал, чтобы остаться наедине, собраться с мыслями.

Сидя в теплой воде, размышлял: "Завтра пойдет обычная жизнь, служба. К черту всякую политику! Жить тихо, без всяких тревог. Иногда театр или концерт. Но, конечно, с Варварой Страшкевич я не буду музицировать. Вообще эта связь с соседкой, как бы Варвара ни была мила и деликатна, не очень украшает меня... И к чему это? Седина в бороду, а бес в ребро, как говорится".

Он тщательно вытерся мохнатой простыней, накинул старенький халат и прислушался. Кто-то царапался в дверь, повизгивая. Бум - милый песик. Якушев открыл дверь, и к нему ворвался белый с рыжими пятнами фокстерьер. Подскочив, лизнул хозяина чуть не в губы. Это растрогало Якушева, он погладил собачку и прошел в комнату детей. Сын Саша проснулся и сквозь сон пробормотал:

- Папа, ты обещал... в музей...

- Тебе тут звонил какой-то Любский, - сказала жена.

"Вот оно... начинается", - подумал Якушев.

В воскресенье утром он услышал в коридоре голос Варвары Николаевны Страшкевич:

- Папа дома? А мама? Нет? Жаль...

Якушев поморщился, но, как человек хорошего воспитания, пошел навстречу даме и пригласил к себе. Она вошла, оглянувшись, подставила щеку. Он сделал вид, что не заметил, и подвинул ей стул.

- Ты, надеюсь, на меня не сердишься? - спросила она.

- Ты сказала правду.

- Я бы не пришла, если бы у нас была простая связь. Я очень увлеклась тобой, Александр. Мы оба виноваты перед твоей женой. Но что было, то прошло... Дело в том, - она понизила голос, - когда я вернулась оттуда, застала открытку из Ревеля... От Юрия. Он спрашивает о тебе. Что ответить?