Мертвая зыбь

- Не стану вас задерживать, Александр Александрович... A bientot!*

______________

* До скорого свидания! (франц.)

Якушев чувствовал, что в разговоре с Потаповым он не только не обрел покой, но душевное смятение его увеличилось.

И все-таки он не уходил.

По аллее бежала девушка, медицинская сестра, если судить по косынке.

- К вам тут еще посетитель... Тверской по фамилии! - кричала еще издали.

- Пусть идет сюда. А вы не спешите, Александр Александрович.

К ним довольно бодрой походкой шел старичок в валенках, в охотничьей куртке, в башлыке, завязанном узлом на шее. Седая борода разметалась по башлыку.

- Князь?.. - Лицо Потапова выразило одновременно удивление и удовольствие.

Старичок размотал башлык, вытер платком рот, разгладил бороду и тогда только поздоровался, как бы уколов Якушева взглядом из-под косматых бровей.

- Рад вас видеть... на свободе, - сказал Потапов.

- Вторую неделю. Во-первых, мерси... Вы знаете, за что. Во-вторых, я к вам за советом. Но это во-вторых.

- Не стоит благодарности. Как это вас угораздило? Хотя... титул и все прочее. Вы долго просидели?

- Два года без одного месяца.

Якушев с симпатией поглядел на старика: "Вроде однокашники".

- Как же все-таки это вышло?

- Очень глупо. Но это длинный рассказ.

- Нет, уж вы расскажите.

- Значит, осенью девятнадцатого года я, как вы знаете, cher ami*, жил у своего садовника, Ветошкина, в Зарайске. И вдруг пожаловал ко мне фон Рейнкуль, желтый кирасир, я его у Бобринских встречал. И начинает очень пышно, в духе Карамзина и Мещерского: "Мы переживаем исключительные дни генерал Деникин в Орле... Вы, подобно вашим предкам, должны быть готовы встретить хлебом-солью его превосходительство, а засим и будущего царя всея Руси..." Слушаю я этого господина и спрашиваю: "Это кого же именно?"

______________

* Дорогой друг (франц.).

- В самом деле, кого?

- "А это решит Земский собор... - отвечает мне фон Рейнкуль. - Ваши предки возводили на трон царя Михаила Федоровича". Я ему говорю: "Выбор нельзя сказать чтоб удачный. И вообще, говорю, мы этих Голштин-Готторпских, Романовых не чтили, мы Рюриковичи, бывшие удельные князья. Так что ваш генерал Деникин и "царь всея Руси" от меня хлеба-соли не дождутся".

- Ну, князь, вы всегда были либерал, - едва удерживаясь от смеха, сказал Потапов.

- Как же не либерал, во втором классе по железной дороге ездил, экстренных поездов, как мой кузен светлейший князь Петр Григорьевич, не заказывал.

- А все-таки как же вас в тюрьму?.. Хотя время-то какое было.

- Вот именно. Ну этот фон Рейнкуль, когда я ему все высказал, заскрипел зубами и буркнул: "Мы это вам припомним", - и с тем ушел. А я думаю, кого они еще найдут из этих Голштин-Готторпских, Николая Николаевича с его супругой-черногоркой, так это не лучше Николая Александровича с его гессенской немкой. Я близко знал сестру ее, Елизавету Федоровну, бывал у нее в Mapфомарьинской обители. Она и Джунковский все меня в православии наставляли. Нет! - И старик взмахнул руками. - Скажите мне, с чего этих немочек на православие потянуло? А вот с чего: у лютеран - кирка, стены голые, пастор что-то бубнит, а у нас - синодальный хор, музыка Бортнянского, золотые ризы, что ни говорите, лучше, чем кирка... Мы-то с вами знаем, что наши попики не прочь наливочки хлебнуть и молоденьких прихожанок пощупать...

- Ну, князь, вы форменный безбожник!

- Это я теперь стал, а двадцать лет назад меня Толстой Лев Николаевич совсем было в свою веру обратил, я даже к духоборам в Америку ездил.

- Ну за что вас все-таки взяли?

- Не знаю. Может, за этот визит Рейнкуля. Его-то расстреляли, как вам известно. А у него, говорят, список нашли. Всех, кто уцелел из московского бомонда, он, оказывается, почтил своим визитом. Ну и я, наверно, был в том списке. Следователь мне говорит: "Куда ты лезешь, старик? Тебе в субботу сто лет!" И меня в Бутырки, нет, прежде в лагерь Ивановский, что в монастыре на Солянке. Застаю там весь Английский клуб - Олсуфьевы, Шереметевы, Шаховские... И все те же разговоры, разумеется, по-французски: у кого борзые лучше - у Болдырева или у Николая Николаевича - и у кого повар был лучше - француз Дешан или Федор Тихонович у Оболенских. А меню у нас у всех такое: мороженая картошка и ржавая селедка. Едим и ругаем большевиков. А старая княжна Вера, пока еще совсем не помешалась, говорит вполне разумно: "Mais c'est de la betise, mes amis*. Помните дюков, маркизов, виконтов, как их из замков Шамбор, Блуа прямо в Консьержери, а оттуда в тележке на гильотину". Ну все и приумолкли. А потом опять все о том же... Мне мой Ветошкин носил передачи, бабку раз принес из пшенной каши с клюквенным соком, прелесть! Только мне мало досталось, я одного анархиста кормил. Тщедушный какой-то, с махновским уклоном. Меня по древности лет от работ освободили, - впрочем, парашу выносил, заставили. Один бандит, веселый такой, говорит: "Парашу вынести не может, а еще князь... А мой дед в твой годы ни одну девку не пропускал..." Забавный.

______________

* Но это глупости, друзья мои (франц.).

Теперь уже Потапов и Якушев не могли удержаться от смеха.