Мертвая зыбь

- Вот как получилось: приехал, пришел к начальству, а мне суют командировку, билет до Иркутска, и в тот же вечер я уехал, даже отчет не успел сдать... А там, в Иркутске, подхватил тиф. Так что о ревельских делах мы даже с вами как следует не поговорили.

- Поговорим, дорогой мой, поговорим... Теперь о главном: мы желаем, чтобы вы... - Ртищев оглянулся и убедился, что никого нет поблизости, чтобы вы возглавили одну сильную группу, она возникла, пока вас не было в Москве. Мы, то есть Политический совет, придаем ей особое значение. Вам в ближайшие дни позвонит человек, пароль - предложение об обмене фортепьяно фабрики "Мюльбах"... Вам надлежит встретиться.

Якушев плохо слушал остальное, он напряженно думал об одном и том же: "Нет, не отвяжутся... не отвяжутся..."

Надо было что-то отвечать, но, на его счастье, послышались голоса, бренчание мандолины, на бульваре появилась шумная компания, он пожал холодную руку Ртищева и пробормотал первое, что пришло в голову:

- Разумеется, разумеется, - потянул за поводок Бума и быстро зашагал к дому.

Эта ночь напомнила ему ночи в камере тюрьмы, он не сомкнул глаз, ругал себя за то, что сразу не сказал Ртищеву: "Оставьте меня в покое..." Можно было сослаться на болезнь. Но вот что странно. Где результат его показаний? Всё пока на месте, Политический совет МОЦР действует! Возникают новые группы. Артузов был прав: можно ли быть просто лояльным в такой ситуации? Он решил позвонить Артузову, но в девять часов утра раздался телефонный звонок, чей-то голос с легким акцентом произнес:

- Вы, кажется, имели желание обменять ваше фортепьяно на рояль?

- Да, на рояль кабинетный. Фабрики "Мюльбах".

- В таком случае угодно вам встретиться... скажем, в сквере у Большого театра завтра. Время зависит от вас.

- Я могу около четырех часов.

- Превосходно...

- А как я вас узнаю?

- Не извольте беспокоиться. Я знаю вас в лицо.

- А... значит, до завтра.

Якушев положил трубку на рычаг и долго сидел в мучительном раздумье. Было десять часов утра, когда он позвонил Артузову и рассказал ему об этом телефонном звонке.

- Почему бы вам не пойти... - ответил Артузов, - раз вы согласились встретиться с этим человеком. Если вы не придете, это их встревожит, пока вы у них вне подозрений. Нам бы не хотелось, чтобы вам угрожала опасность со стороны ваших бывших друзей.

"Значит, из моих показаний пока не сделано выводов, - подумал Якушев. - Интересно знать, что это за "сильная" группа".

Якушев отличался точностью. Четыре часа. Он прогуливался в сквере около десяти минут, когда с ним почти столкнулся человек в бекеше с серой каракулевой выпушкой и начищенных до зеркального блеска сапогах. Извинившись, сказал:

- Я от Любского. Присядем на минуту.

Они присели на скамью, убедившись, что никого нет поблизости.

- Для вас моя фамилия Стауниц Эдуард Оттович, для других - Опперпут, Селянинов, Упельниц и так далее... Смотря по обстоятельствам.

- Я думаю, что здесь не место для такого разговора.

- Разумеется. Как вы относитесь к кавказской кухне?

- Странный вопрос... Если барашек карачаевский, что может быть лучше.

- И бутылка кахетинского? Дары солнечной Грузии?

- Прекрасно.

- В таком случае - прошу...

Они шли в сторону Охотного ряда, миновали Дом Союзов. В то время здесь не было и в помине монументального дома Совета Министров, а стояли только два убогих одноэтажных здания, лавки, торгующие мелкой галантереей. В щели между стеной церкви Параскевы-Пятницы и ветхим старым домом гнездилась шашлычная без вывески.

- Это здесь?

- Здесь. Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство. Все принято во внимание в смысле конспирации.

Они вошли. Им ударил в нос запах баранины, жаренной на вертеле, и еще другой запах свидетельствовал о том, что здесь пробавлялись не кахетинским, а чем-то более существенным - разведенным водицей спиртом. Сквозь пелену табачного дыма виднелись люди за столиками, была такая теснота, что, казалось, ступить было некуда, а не то что сесть.

- Не извольте беспокоиться... Шалико!

И действительно, через минуту они оказались в глубине коридора, в довольно чистом чуланчике, освещенном окошком, выходившим во двор. В чуланчике стол, накрытый бумагой, и два стула. Гомон, говор посетителей шашлычной доносились сюда едва слышно. В щель приоткрытой двери просунулась усатая голова, и чья-то не очень чистая рука поставила на стол приборы, стаканы и бутылку.

- Как обычно, - сказал Стауниц, и голова исчезла. - Предпочитаю это заведение. У меня наилучшие отношения с хозяином, как вы изволили заметить. Шашлык отличный, вы в этом убедитесь, а главное, можно спокойно поговорить. В случае необходимости открывается окно - и испаряешься тихо и бесследно.

- Слушаю вас.

- Мои петроградские друзья, связанные с известным вам Юрием Александровичем Артамоновым, поручили мне от его имени выяснить, чем объясняется столь длительное ваше молчание, после того как все было договорено?

- Все ли? Не прикажете ли переписываться, прибегая к обычной почте?

- Понимаю. И других причин нет?

- Были. Я был в длительной командировке в Иркутске и там имел несчастье заболеть. Тиф.