Мертвая зыбь

Иногда ему попадались дикие яблони; время от времени Нильс пробирался на крестьянские дворы и крал яйца или молоко. Кула от мамы Веры он доел на третий день.

В Хускварне он провел несколько часов. Нильсу хотелось посмотреть на город, где был сделан его дробовик, но он так и не сумел найти оружейный завод, а спросить не решился. Хускварна показалась ему почти таким же большим городом, как Кальмар, а соседний Йончёпинг[50] — еще больше.

Хотя одежда Нильса пропахла потом и лесом, на улицах было слишком много народу, и всем было на все наплевать. Нильс не привлекал внимание.

Он осмелился даже поесть в ресторане и купить новые ботинки. Пара хороших башмаков стоила тридцать одну крону, но деньги у Нильса были, те, что дала его мама, а потом его кассу пополнил еще и дядя Август. Конечно, он потратился, но ботинки являлись вещью совершенно необходимой. И, несмотря ни на что, Нильс позволил себе зайти в кабачок возле железной дороги и заказал большой бифштекс, кружку светлого пива и рюмочку грёнштедтского коньяка. Стоило это все две кроны шестьдесят три эре,[51] — дорого, конечно, но Нильс считал, что он заслужил это после своего долгого одинокого странствия.

Подкрепившись вкусной едой, Нильс оставил Йончёпинг и пошел дальше на запад через леса Вестергётланда[52] и дальше. Ему понадобилось несколько недель, чтобы добраться до побережья.[53]

Гётеборг — второй по величине город в Швеции, — это Нильс выучил еще в школе. Гётеборг оказался огромным: квартал за кварталом высоченных домов на берегах Гёты,[54] сотни машин на улицах и прорва народу. Сначала Нильс с трудом привыкал к тому, что вокруг него столько людей. Он буквально впадал в панику. Вопреки всем своим инстинктам, ему оказалось очень трудно ориентироваться и он несколько раз заблудился. На улицах, прилегавших к порту, он услышал иностранную речь: там были моряки из Англии, Дании, Норвегии, Голландии. Нильс видел, как корабли отходят от пирса и плывут вдаль, в чужие страны. Или, наоборот, медленно входят в порт, причаливают, и как потом с них выгружают заморские товары. Первый раз в своей жизни он попробовал банан. Он был почти черный и немножко подгнил с одного конца, но все равно вкусный — настоящий банан из Южной Америки.

Все в порту казалось очень большим — даже каким-то гипертрофированно громадным — в сравнении с эландскими гаванями. Ряды кранов, как вымершие доисторические животные, дотягивались до самого неба, попыхивая плотным серым дымком; портовые буксиры вытягивали в открытое море огромные белые атлантические лайнеры. Парусники в Гётеборгском порту были редкостью — сплошь современные моторные суда.

Нильс приходил сюда, сидел у воды, смотрел на корабли и думал о бананах в Южной Америке. В своей облезлой комнатенке в доме для холостяков он старался появляться как можно реже. Точнее, приходил туда очень поздно, а уходил очень рано. Конечно, там было не так плохо, если сравнивать с ночевками под деревьями, когда его непрестанно жрали комары. Но когда он лежал в кровати, Нильсу все время казалось, что он в тюрьме. Стены давили на его, не давали спать, и ему все время слышались шаги полицейских на лестнице.

Однажды ночью дверь открылась и в комнату вошел участковый Хенрикссон. Он был в форме, насквозь пропитавшейся кровью. Призрак поднял руку, указывая на Нильса:

— Ты меня убил, Нильс. Наконец-то я тебя нашел.

Нильс выскочил из кровати, стуча зубами от страха. В комнате никого не было.

Из Гётеборга он послал матери черно-белую открытку с изображением маяка Винга.[55] Нильс опустил открытку в почтовый ящик и представлял себе, как она через всю страну попадет в Стэнвик. Он не написал ни строчки, а уж тем более обратного адреса. Может быть, конечно, стоило написать, что он свободен, что с ним все в порядке и он на западном побережье. Но Нильс не решился. Он подумал, что открытки с символом Гётеборга будет вполне достаточно.

Прыщ в костюме уже шел по парку, ему было, наверное, столько же лет, сколько и Нильсу. Звали обормота Макс.

В первый раз Нильс увидел его три дня назад, в маленькой кафешке у порта. Макс сидел в углу кафе через два столика. Трудно было его не заметить. Он курил сигареты из золотого портсигара и излишне громко разговаривал с официанткой, владельцем кафе и другими посетителями, демонстрируя свой гётеборгский диалект. Похоже, это был завсегдатай. Все его называли Макс. Время от времени кто-нибудь заходил с улицы в кафе и присаживался за столик Макса. Это были разные люди — молодые, пожилые, но одно у них было общим: все они разговаривали с Максом очень тихо. Как ни странно, самого Макса тогда тоже не было слышно. Да и все эти беседы сводились к быстрому обмену несколькими фразами, после чего посетитель обычно уходил.