Мертвая

В конце концов, в доме хватит места… только место в нем и осталось. Но… огромный короб радио Гюнтер самолично полирует. Он аккуратен, осторожен и прилично равнодушен, будто ничего-то особенного в доме не произошло. Как знaть… Главное, что утром следующего дня я вздрагиваю от громкой бравой музыки гимна. Откуда… впрочем, гадать нет смысла. Позевывает, прислонившись к стене, так и недоуматеренный Вильгельм. Привычно прячется в тени Монк, а Гюнтер стоит, сцепив руки на груди. На глазах его блестят слезы, а взгляд затуманен.

– Разве это не прекрасно? – обращается он к радио. Музыка летит из ящика, а когда гимн затихает,то бодрый голос диктора желает всем гражданам Империи доброго утра.

…в полдень передадут запись обращения Его Великоимператорского Величества ко всем подданным,ибо в час величайшей скорби, связанной с кончиной Магистра храма, им следует объединиться и поддержать друг друга в этаком горе.

И речь хороша. Даже я почти прониклась, что уж говорить про Γюнтера, который императора слушал стоя, вытянувшись и голову задрав. И черный костюм сидел на нем, что форма…

– Значит, все же началось, – это говорит Вильгельм, почесывая кончик носа. Он тоже слушает Императора, как, наверное, слушают все, от пауков на чердаке до крыс в погребе,ибо громкость, поставленная Гюнтером, такова, что не слушать невозможно. А убавить не даст, верноподданный он наш. – Ничего… полезно, наверное, будет…

…церковь ждут перемены,и для постороннего глаза, подозреваю, будут они малозаметны. И я не могу сказать, пойдут ли на пользу церкви. Мне предстоит заняться собственным храмом. Я ведь обещала. Пока я лишь убралась в старом, стирая все следы произошедшего, но этого мало… ничтожно мало…

…ты засранец, – Вильгельм ходит в склеп, где беседует с телом моего супруга, а я старательно пытаюсь свыкнуться с мыслью, что он все-таки мертв. И чуда не будет. Чудеса – они ведь не случаются по расписанию.

– Мог бы уже ногой пошевелить или рукой там… моргнуть хотя бы… ты вообще в курсе, что тебе посмертную отставку дали? Не хотели, заразы, но я намекнул, что тогда и я жалобу подам… и от меня избавиться хотят. Как думаешь, папаша мой случаем воспользовался?

Я тихонько отступила. Не хватало помешать этой почти дружеской беседе.

– Наверняка он подсуетился… вчера письмецо доставили. Откуда узнал? Главное, пишет, мол, что уже почти при смерти и дела надо передать. Мне, раз уж с инквизицией не сложилось, стоит обратить внимание на семью… в гробу я его видел с семьей вместе.

…письмо доставили вчера нарочным. Я помню плотный конверт с круглой восковой печатью,и тяжкий вздох Монка,и взгляд его, беззащитный, беспомощный… Монка я скормлю директрисе приюта. Нет, чек чеком, но… почему-то сейчас мне этого кажется недостаточно. Вот пусть сходит, займется делом, заодно и, глядишь, очнется от своего полусна. Я где-то понимала его. Оставленный светом, он чувствовал себя брошенным, и это было несправедливо. Милосердно, со стороны того, кого он почитал божеством, но несправедливо. Сам Монк предпочел бы умереть, однако… ему придется жить. Так почему бы не здесь? Жрец нам тоже в хозяйстве пригодится.

– Представляешь, он заявил, что вопрос поставлен,и вот-вот меня признают недееспособным… меня… и самое поганое, что теперь у него может получится… чего уж проще, объявить сумасшедшим? Кто поверит безумцу, если вдруг рот раскрою?

Я задерживаюсь ненадолго. Мне кажется, Вильгельм подозревает, что он не один, но сейчас ему плевать.

– Мне всю жизнь казалось, что уж здесь-то он меня не достанет… а нет… он умеет ждать. И находить правильных людей. Другое дело, чем он платит, но… какая разница?

Из кармана Вильгельм вытащил шило и воткнул в бок мертвеца. Тот, как и следовало ожидать, не шелохнулся. Следовательно…

– Засранец, – вздохнул Вильгельм. – Редкостный… на Островах мне рады не особо будут… что остается? Колонии? Может, оно и к лучшему… съезжу… мир повидаю…

Я все-таки ушла. Следовало воспользоваться моментом, пока бывший старший дознаватель, пребывавший ныне в бессрочном отпуске, предавался душевным терзаниям, и найти то самое письмо. Искать долго не пришлось. Я прочитала. И еще раз. Хмыкнула. И поднявшись в кабинет, набрала Аарона Марковича…

– Знаете, – сказал он, выслушав мое предложение. – Конечно, это несколько… необычно…

Скорее уж в высшей степени абсурдно, однако существующему законодательству не перечит, а значит, вполне осуществимо.

– Гхм… и все-таки… полагаю, придется…

– Взятку дать? – я села на стол и вытащила из ящика пилочку для ногтей. Отрастали они слишком уж быстро, да и выглядели вовсе не так, как положено ногтям благовоспитанной фрау.

– Что вы, церкви не дают взяток, – притворно возмутился Аарон Маркович, – ей оказывают посильное вспомоществление…

– Пускай… найдите, пожалуйста, кого там вспомоществлить чтобы решили вопрос правильно, а то ведь… один не воскреснет, второго отберут. Третий и сам скорее в мире света, нежели яви. И что остается бедной женщине? Этак я и вправду с тоски крестиком вышивать начну.

…чудо случилось ближе к полудню.