Мертвечина

— Эндрю Триппинг понимает, что воспитание сына ему не по зубам. Он его любит — или хочет любить, но воспитатель из него никакой. Публично он этого не признает, но мне кажется… можно говорить без протокола?

— Конечно.

— Мне кажется, он готов признаться в этом мне и Питеру. Эндрю такой же, как все отцы. Он хочет для своего ребенка лучшего будущего. В частной беседе мы все это обсудим.

— А другие адвокаты? — Я имела в виду Нэнси Таггарт и Джесса Ириззари из службы опеки и попечительства. — Они пойдут на сделку?

— С ними мы еще не говорили. Сперва вы должны дать согласие, — ответил Робелон.

— Триппинг сделает официальное заявление?

Я хотела от него полного признания вины, а не извинений или ласковых слов.

— Мы его уломаем.

— В среду утром, когда начнется заседание?

— Да, но… — начал Робелон.

— Так я и знала, что будет «но». Почему у вас всегда камень за пазухой? — спросила я. — Что на этот раз?

— Он признает свою вину в среду утром. Расскажет про телесные повреждения и синяки. Мы готовы пойти на все ваши условия. Но исполнение приговора отложат на три недели. Пусть приведет дела в порядок, увидится еще разок с мальчиком…

— Не пойдет.

— Что значит не пойдет? Его обвинят в мисдиминоре. Ему нужно время, чтобы уладить проблемы, позаботиться об имуществе, распорядиться об оплате счетов на время заключения. Прокуратура никогда не возражала против таких вещей.

— Дело в мальчике, Питер. Я не хочу, чтобы он виделся с ребенком.

— Один раз. Под наблюдением. Вам предоставят все отчеты. Вы же знаете, Даллес его любит. С каких это пор вы начали разбираться в детской психологии, Алекс? Мы пригласим на встречу доктора Хуанг. Эндрю нужно хоть раз повидаться с мальчиком. Попросить у него прощения, объяснить, почему им лучше побыть врозь, пока он не сможет забрать его домой. Черт возьми, откуда вам знать, что чувствует ребенок, когда отца сажают в тюрьму из-за его жалоб докторам?

Мне нечего было ответить на тираду Питера. Возможно, это единственное свидание под пристальным наблюдением специалистов действительно поможет мальчику прийти в себя.

— Мне надо посоветоваться с нашими психологами, — сказала я.

Грэм решил проявить дипломатичность.

— Алекс, мы понимаем, что сейчас уже конец дня и мы застали вас врасплох. Подумайте об этом вечером, обсудите завтра с вашими людьми, и давайте к среде решим это дело. Я уверен, что частичное признание вины будет идеальным решением для всех.

— Кроме Пэйдж Воллис, — заметила я. После смерти девушки ее интересы, похоже, никто не собирался учитывать. — Наверно, я создаю себе лишние проблемы и рискую упустить возможность посадить Триппинга в тюрьму, но мне хотелось бы узнать, причастен ли он к смерти Воллис.

— Господи, Алекс! — воскликнул Робелон. — Будь у вас против него хоть малейшая улика, вы и ваши головорезы уже давно упекли бы его за решетку! Попробуйте пойти в суд и предъявить ему обвинение в убийстве, которое вам нечем доказать! Это вопиющий непрофессионализм.

Робелон вскочил на ноги, но Хойт усадил его обратно, толкнув ладонью в грудь.

— Нам всем нужно отдохнуть, — заметил он. — Давайте закончим все до выходных. Гретхен уже в пути. Надо ехать за город.

— Гретхен? — переспросила я, сбитая с толку этим внезапным переходом.

— Ураган «Гретхен». Завтра он дойдет до Внешней Банки,[14] а потом, скорей всего, обрушится на побережье и здорово потреплет мыс и острова. Вот что означают эти тучки. — Хойт показал в окно на скопление серых облаков.

— Надо же, я их не заметила. Кажется, с утра не выглядывала на улицу.

— Мне придется срочно лететь в Нантакет, чтобы позаботиться о яхте. А вы подумайте о доме, — предупредил он.

Хойт давал мне возможность сменить тему и замять неприятный разговор с Робелоном. Я не собиралась отказываться от своих слов в адрес Триппинга. Детективы не исключали его кандидатуру в расследовании убийства Воллис.

Я решила остаться на нейтральной территории. Беседа с Логаном напомнила мне о нашей оживленной дискуссии в Нью-Йоркском яхт-клубе.

Мы закрыли дверь приемной и направились к лифтам.

— У меня к вам вопрос, Грэм. В субботу вы говорили мне о своем пристрастии к великим коллекционерам. А кто, по-вашему, лучший коллекционер двадцатого века, не считая Дж. П. Моргана?

Робелон мрачно шел за мной и Хойтом. Хойт ответил:

— Нельсон Рокфеллер, Арман Хаммер, Уильям Рэндольф Херст, Малкольм Форбс. Десятки других, менее известных. Ищете богатого мужа?

— Не мужа. Скорей венец. Как насчет короля Фарука?

— Что вы сказали о Фаруке? — встрепенулся Робелон.

Передай своему клиенту, что я иду по следу, подумала я.

— Я спросила Грэма, что он коллекционировал.

— Это как-то связано с Пэйдж Воллис? — поинтересовался Хойт.

— Нет, нет. С совершенно другим делом.

— Он был одним из самых странных собирателей в истории, — ответил Хойт. — Есть вещи, которые принято коллекционировать. Драгоценные камни, марки, редкие монеты…

Робелон вмешался в разговор.

— Машины. Кажется, это он любил красные машины?

Хойт кивнул.