Мертвец

А вон та ничего, — вдруг сказал Вырвиглаз, не отрываясь от бинокля. — Вон та, постарше которая. Правда, швабра, конечно, но волосы длинные. Я люблю, когда волосы длинные. Ты любишь, когда волосы длинные?

Что? — не понял я.

А я уважаю, — не обратил на меня внимания Вырвиглаз. — Чтобы космы были и чтобы такая... жилистая. Крепкая. Вон та коряга как раз подходит... А это что?

Вырвиглаз перевёл подзорную трубу на Упыря.

Блин! — Вырвиглаз аж подпрыгнул. — Ты что, не видишь?

Что не вижу?

Баторцы! Старшаки!

Вырвиглаз заёрзал, затем позвал:

Эй! Эй, ты!

Упырь не слышал. Продвигался. Ещё шагов двадцать — и баторцы его заметят.

Стой, жаба! — засипел Вырвиглаз громче.

Упырь замер.

Как его зовут?!

Денис.

Ден! — начал громко шипеть Вырвиглаз. — Ден, назад! Назад давай!

Упырь услышал. Он приподнял голову и тут же залёг и, чуть выждав, принялся пятиться. Не оборачиваясь.

Давай! Давай! — шептал Вырвиглаз.

Взрослые баторцы скатились на пляж и уже вовсю располагались на песочке. Я им даже слегка позавидовал — будут теперь до вечера лежать, расслабляться, счастливые. И ни работы им, ни Вырвиглаза — нельзя, тубер не терпит физических и нервных перегрузок.

Подполз Упырь.

Там эти... — объяснил он. — Пришли...

Припёрлись, жабы. — Вырвиглаз плюнул в сторону карьера. — Обломилось. Ну ладно, в другой раз.

Он перевернулся на спину, стал грызть губы. Выглядел немного разочарованно.

Что дальше? — спросил Упырь.

Ходить отсюда, — сказал я хмуро, — что ещё тут делать...

Я уже представлял. Вот вернёмся домой, я снова лягу на койку, а Упырь будет торчать рядом. Торчать, глядеть белёсым глазом, дрожать худым кадыком, рассказывать про «ЦРУ против СССР», время замедлится. Бесконечность — это восьмёрка на боку, так сказал один мальчик.

Да, надо уходить, — согласился Вырвиглаз. — Жабы победили.

Вырвиглаз сел.

Пойдём, — он свернул верёвку, — пока пойдём. А вернёмся в воскресенье или в субботу лучше. Или в пятницу. Я на ту досковитую запал вообще... И тебе, Леденец, подберём кочерёжку. И тебе, Дениська. Ты каких девок любишь?

В смысле? — не понял Упырь.

Ну как «в смысле»! Вот мне волосатые нравятся, тощие и белобрысые, Леденец... не знаю, какие ему нравятся, он тип мутный. Мутант, короче. А тебе? Как тебе баторки?

Я не знаю...

А мне баторки самое то. Это ничего, что у них туберкулёз, надо просто жареную собачатину есть, тогда тубер не прилипнет...

Упырь глупо улыбался.

Шучу, шучу, собачину можно не есть, — успокоил Вырвиглаз. —Да и вообще, пошли эти баторцы!

Вырвиглаз отпустил неприличный жест в сторону карьера и поковылял в лес. Мы за ним. В этот раз Вырвиглаз не хитрял, мы быстро выбрались на тропинку и направились к дому.

Я шагал последним и думал, что мне делать сегодня. От Упыря отвязаться не получилось, вряд ли он отвяжется добровольно, вторая половина дня испорчена. А я мог бы к Катьке сходить. Или поспать, или, не знаю, что-нибудь сделать хорошее. Но вместо этого мне предстоит Упырь. А вчера, когда мать допытывалась, почему я не сходил к отцу, я ничего не ответил. Сегодня тоже наверняка поинтересуется. Вот так — я должен и с этим дружить, и в больницу ходить, и, что самое позорное, при всём при этом я ещё должен делать нормальное лицо, точно у меня всё в порядке, точно ничего не происходит...

Так какие тебе нравятся? — продолжал допытываться Вырвиглаз. — Некоторым такие пухленькие нравятся, но в баторе пухленьких нету, только такие чурчхелы...

Мне та девочка понравилась, — сказал Упырь, — ну, которая в музее работает.

Вырвиглаз счастливо хлопнул в ладоши.

Какая-какая девочка? — переспросил он.

Ну, из музея. Кажется, её Катя зовут.

Катя! — провыл Вырвиглаз. — Катя!

Идиот. Этот Упырь просто идиот. Просто все идиотические рекорды побивает, никогда таких не видел. Точно, в прошлой жизни я был редким гадом. Распространял поддельные пилюли для похудения. Оттого мне и воздаяние.

А знаешь ли ты, Денис, что эта самая Катя — это не просто Катя? — вкрадчиво прошептал Вырвиглаз. — Эта самая Катя — она ведь...

Я вот что подумал. Что если сейчас Вырвиглаз перегнёт, то я ему добавлю. Рожа у него разбита, но зубы ещё некоторые целы. А зачем такой сволочи зубы? Пусть кашей питается.

Но мне всё-таки повезло — навстречу из-за поворота тропки выскочил синего цвета парень лет десяти. В шлёпанцах, в плавках, на голове — заклеенная во многих местах камера. Он увидел нас и всё понял, у них вообще понятливость повышенная, у баторцев. Но отступать было уже нельзя, он не отступил.

Идём ровно, чтоб не спугнуть! — прошипел Вырвиглаз. — Не дёргаемся!

И уже громко сказал:

Белые, они в Оленьем бору растут. Я туда завтра пойду. А вы пойдёте?

Пойдём, — тоже громко ответил я. — А потом засушим.

Баторец шагал нам навстречу и осторожно, одними глазами, оглядывался. Мы поравнялись, и Вырвиглаз сдвинулся баторцу наперерез.

Какая встреча! — рявкнул Вырвиглаз. — Какие люди в нашем стойле!

И драматическим жестом снял очки.

Баторец испугался. Он увидел Вырвиглаза без очков и, наверное, всё понял.

Что по-хорошему не уйти.

Провиденье лишило врагов моих разума и послало их в руки мои! — Вырвиглаз облизнулся. — Ну, привет, жаба!