Мертвец

Баторец бросил камеру и попытался удрать. Но Вырвиглаз с неожиданной ловкостью его догнал, повалил, заломил руку за спину. Сильно так заломил, но баторец не закричал, крепкий попался.

Вяжите его! — Вырвиглаз повернулся к нам. — Дайте верёвку!

Сам вяжи, — ответил я.

Ладно, жабы, без вас справлюсь... Вырвиглаз попытался снять с плеча верёвку, но не

получилось, и он выдернул из штанов ремень, уткнул баторца рожей в мох, связал ему руки. Баторец молчал. Немой, что ли, попался?

Сейчас мы тебя, жабу, судить будем, — довольно промурлыкал Вырвиглаз. — По всей строгости.

За что?! — Значит, не немой.

За это! — Вырвиглаз ткнул пальцем себе в лицо.

Это ведь не я! Это старшаки, наверное...

Старшаки... — Вырвиглаз злобно сощурился. — Ты вот тоже через пару лет станешь...

Вырвиглаз задумался, а потом визгливо крикнул:

А потом, значит, мне в морду?! Да?! Баторец съёжился.

Я тебя на сто лет отучу меня по морде бить! — заорал Вырвиглаз. — На тысячу лет!

Скрипнул громко зубами.

Кто такие эти баторцы? — прошептал мне в ухо Упырь.

Санаторно-лесная школа. Для детей-сирот. Батор.

Лесная?

Лесная.

А почему батор?

А кто его знает...

А где баторцы учатся? В нашей школе? Какой любознательный попался Упырь.

Какая им школа, — усмехнулся я. — Они же туберкулёзники. Заразные многие — открытая форма. У них свои учителя, они в противогазах им преподают.

В противогазах?

В противогазах.

Что-то меня перекосило, я взял и прямо в лесу на тропинке рассказал Упырю сразу несколько наиболее популярных среди населения баек. Рассказал про мертвецкую в баторском подвале, про бродячий баторский тополь, про их столовую, про кролика само собой, про случай с бухгалтером Серембаевым. Упырь слушал.

А пока я рассказывал, Вырвиглаз придумывал экзекуцию, это по его роже читалось. Можно было просто отлупить этого попавшегося дурачка, но Вырвиглаз алкал (красивое слово!) большего, душа его беспокоилась. И Баторец поглядывал на него со страхом. И на нас со страхом.

Я рассказывал.

Не так! — вдруг остановил меня Вырвиглаз. — Что ты гонишь, жаба! Они Серембаеву не ногти вырвали! Они его постригли, а на голову углей насыпали!

И без всякого перехода:

Его надо посадить на муравейник!

И указал на баторца.

Пойдём домой лучше, — предложил я.

Ну, спереть одежду — куда ни шло, но в муравейник сажать... Не люблю перегибов.

Вы что, мне не друзья? — Вырвиглаз принялся раздуваться. — Я на вас понадеялся, а вы меня кидаете...

И что? Нам теперь по всему лесу муравейник разыскивать?

Упырь с интересом смотрел на баторца.

— Ну давайте хоть немного поищем! — стал упрашивать Вырвиглаз. — Ну немного!

Мы согласились.

Не знаю, что уж такое, но с муравейниками в лесу оказалась просто засада. Болтались туда, болтались сюда — ничего. Один раз, правда, Упырь крикнул, что он видит муравейник, но это был совсем не муравейник, это была чага.

Вырвиглаз злился и ругал матушку-природу, которая не позаботилась о том, чтобы разместить на нашем пути надлежащее количество муравейников и, напротив, раскидала под ногами несметное количество коряг и трухлявин. К тому же ему передвигаться в штанах без ремня было не очень удобно, приходилось поддерживать.

Упырь глядел на всё это с наивным блеском в глазах, в подобных забавах он явно раньше не участвовал. Жил себе где-нибудь в Лондоне, а теперь вот у нас. В лесу, в поисках муравейника, в который мы собираемся посадить несчастного туберкулёзника.

Контраст, однако. А чего он хотел?! Это тебе не Пикадилли, это Нечерноземье, край суровых мужчин и верных женщин.

Баторец безропотно таскался за нами. То ли с участью своей уже смирился, то ли привык в муравейники садиться. А скорее всего, здорово испугался просто. Лицо у него покраснело, вот-вот захнычет, даже жалко.

Муравейник нашли почти у дороги. Большой, небоскрёбный, наверное, год строили. Даже с мухомором на верхушке.

Красота! — обрадовался Вырвиглаз. — Жаба, вот он — твой трон!

И захихикал.

Не надо, — пронюнил баторец.

Так жалобно пронюнил, что даже самое суровое сердце, сердце Вырвиглаза, дрогнуло.

Да не ной ты, — сказал он, — чего, как жаба, в самом деле? Ну посидишь пять минут, ну покусают. Больно, но зато потом пороть будут — совсем не больно. Вас ведь в баторе по пятницам порют?

Не-ет... — Баторец совсем расклеился.

Ну всё равно полезно. Давай, чего тянуть, садись.

Вырвиглаз подобрал корявую палку, плюнул на неё и воткнул в самую макушку хвойной горы. Муравьи взбесились, всё как полагается. Забегали, засуетились.

Готово, — удовлетворённо сказал Вырвиглаз. — Давай, жаба, садись.

Не-е... — помотал головой баторец.

Как это нет? — Вырвиглаз забыл про штаны, они упали.

Я сам боюсь...

Тебя что, сажать прикажешь? — разнервничался Вырвиглаз.

Баторец дрожал. Наверное, от холода. Хотя было жарко.

Может, отпустим его? — робко предложил Упырь.

Что значит «отпустим»?! — заорал Вырвиглаз. — Они меня искалечили! Его надо в муравейник!

Со стороны военного городка пэвэошников послышался вой. Сирена.

Уже три! — возмутился Вырвиглаз. — А мы тут! Давай быстро!

Он сжал кулаки и шагнул к баторцу.

Но я не могу сам... — пронюнил тот.

Время пришло.

Ну давай, — я кивнул Упырю.