Мертвец

Наверное, так казалось и Вырвиглазу — он смотрел на пса не отрываясь, и я уже испугался, что сейчас Вырвиглаз поведает мне тоскливую историю про то, как друг его отца, моряк торгового флота, отправился в Новую Зеландию, но попал в шторм. Корабль затонул, а его самого выбросило на странный остров, населённый алаписами, или псоглавцами. И на этом острове было у него много разных приключений, но в конце он, само собой, выбрался. Но, когда вернулся домой, заметил странную штуку — его голова постепенно превращается в пёсью морду…

Ну, такую историю рассказал бы мне Вырвиглаз. А в конце добавил бы, что знал этого мужика лично, мужик ему фляжку подарил из особой тыквы, но её потом короеды проточили.

А ещё мне казалось, что вот вдруг сейчас Диоген повернётся на бок, скажет «гав», и глаза его загорятся зловещим красным светом.

Вырвиглазу тоже было не по себе, в конце концов он не выдержал. Достал из кармана пачку. Я думал, что он сам сейчас закурит, но Вырвиглаз поступил оригинальнее. Он разжал зубы Диогена перочинным ножиком, вставил в них сигарету и поджёг.

Никогда не видели курящую собаку? Я один раз видел вообще-то. Живую, Серько, она обитала на ремзаводе и была изрядно развращена местными стропальщиками. Серько пил пиво, курил папиросы и имел соответствующий вид: толстый, лысый, с одышкой, дребезжащим лаем и мутным жуликоватым взглядом. А дохлую курящую собаку я ещё не видал.

— Балдеет, — удовлетворённо сказал Вырвиглаз.

— Хорош, — сказал я. — Психично всё это…

— Да ладно, — отмахнулся Вырвиглаз. — Не человек ведь. Пусть животина напоследок порадуется. Слушай, я вот что придумал. Я тоже работать устроюсь. Я вчера в центр занятости заглядывал, им в батор истопник требуется. Устроюсь. Ты представь только, какие это перспективы…

Вырвиглаз принялся ржать, я даже позавидовал его жизнерадостности. Смеётся. А я уже не помню, когда в последний раз смеялся, не смешно мне, блин.

Машину тряхнуло, пепел с сигареты осыпался — и прямо на морду Диогена. Усы тут же сплавились, а шерсть задымилась.

— А, жаба! — Вырвиглаз дунул на шерсть, но она только сильнее загорелась.

Вырвиглаз засуетился, принялся плевать на собачью морду, потом додумался — подхватил с пола тряпку и пламя всё-таки сбил.

— Ну, слава богу. — Вырвиглаз попытался открыть окно. — Помнишь ту, мощную?

— Какую ещё мощную?

— Ну, ту жабу, с которой я в кино ходил? Такую, в теле?

— Ну помню.

— Заболела. Прикинь? Заболела менингитом, дура. Могу поспорить — это она из-за того фильма. Он на неё разрушающе подействовал.

Я фыркнул. В фургоне пахло палёной собачьей шерстью, от этого здорово першило в горле.

— Чего ты хмыкаешь? — осведомился Вырвиглаз.

— Хмыкаю. С тобой пообщаешься — и сразу менингит. Слушай, Вырвиглаз, я, пожалуй, в батор письмо подмётное напишу. Чтобы они тебя на километр не подпускали, ты у них всё поголовье размягчением мозга перезаражаешь…

— Да это она меня сама чуть не заразила! Давай, говорит, старичок, поцелуемся, и как вцепится! Я еле отбился!

— И что?

— Что, что — теперь думаю. Думаю, может, я менингитом тоже заразился?

— Это серьёзно, — сказал я. — Менингит не шутка. А вот ты первые симптомы знаешь?

— Нет.

— Ну, это такие обычные симптомы, примерно как у ОРЗ. Ты как заметишь, что сопли появились или температура подниматься стала, ты сразу беги в поликлинику…

Вырвиглаз вздохнул. Мы помолчали.

— Слушай, Вырвиглаз, а тебе не казалось, что мы… Ну, какой-то чушью занимаемся? Чем-то ненормальным?

— Нет. А что ненормального-то?

— Ну, собаку едем хоронить…

Вырвиглаз плюнул под ноги. Участие в собачьих похоронах его не смущало.

— Ты неправильно понимаешь обстановку, — сказал он. — Если бы мы хоронили какую-нибудь шавку, то мы были бы психами, ну вот как твой брат. Но поскольку мы хороним мастифа, то тут всё в порядке…

Машина вдруг резко поползла вверх, Вырвиглаз прилип к окну, потом сказал:

— Не на кладбище едем.

Я попытался тоже разглядеть что-то через окно, но ничего не разглядывалось. Машина упорно тянулась вверх, двигатель урчал, у Диогена подрагивал нос, будто он был ещё жив.

— Слушай, — испуганно сказал Вырвиглаз, — а почему не на кладбище-то?

— Не знаю…

— А может, тут не всё чисто?

— В каком смысле?

— В таком. Ну, знаешь, тот китайский император, который умер?

— Они все умерли.

— Да не, — Вырвиглаз подсел ко мне, — ты не понимаешь. Тот, который помер и велел убить всех своих коней, всех своих собак, всех своих наложниц. Всех, короче. И закопать вместе с собой, чтобы на том свете не скучно было. На горку, кажется, едем…

— Ну и?

— Ну и. А что, если Шахов велел нас прибить? Чтобы его собаке веселилось? Прибить в тихом уголочке и похоронить рядом с этим…

Вырвиглаз пнул гроб.

— Чтобы ему было с кем играться в собачьем раю!

— Ерунда.