Мертвец

– Да, конечно. – Бабушка затушила сигарету. – Мне всё равно пора уходить. Скоро твои родители придут, а я их не хочу видеть.

Бабушка встала.

А я на самом деле опять хотел спать. И уснул.

Я проснулся в третий раз и обнаружил – со мной на диване спит одетый Вырвиглаз и выглядит он мерзко: морда синяя, лысая, с красными пятнами, а в складках кожаной куртки застряло огромное количество мелких головастиков с лапками. От Вырвиглаза пахло тиной и рыбой.

Отличное пробуждение номер три. Да ладно, на самом деле отличное. Я дома. Всё кончилось.

Я вздохнул и попробовал почувствовать в себе пустоту, или обречённость, или жалость к себе из-за бездарно проходящей жизни, или какую-никакую тоску и печаль, или стыд за произошедшее.

Но ничего я не почувствовал, мне было хорошо и злобно. Сегодня, в это утро, всё не казалось мне ни скучным, ни безрадостным. Даже будущее, даже оно было вполне удобоваримым.

Я поднялся. Ноги держали. Голова не качалась. Горизонт не заваливался. Я отправился умываться и долго умывался, а когда вернулся, Вырвиглаз уже открыл глаза и смотрел в потолок. Дышал тяжело и надсадно.

– Я тебя не ходил искать, – сразу же сообщил он. – Что мне, делать нечего? Я не жаба, по болотам прыгать.

– Ничуть не сомневался.

– А суета поднялась, – сказал с удовольствием Вырвиглаз. – Все искали. Экстрасенса хотели вызывать, да он, жаба, денег запросил. Вертолёт гоняли с утра до вечера, спелеологов вызывали – они в провалы опускались, теперь твоему папаше до конца жизни не расплатиться!

Вырвиглаз счастливо хохотнул.

– А я им говорю – чего вы его ищете, ничего с ним не случилось, могу поспорить – специально всё это устроил, жаба…

Тут он увидел себя в зеркале, замолчал, затем принялся выковыривать из себя головастиков, и они с резиновым звуком падали на пол.

– Что, хмурое утро? – поинтересовался я.

– Хмурее не бывает, – выдавил Вырвиглаз. – В батор вчера опять… не пошёл, пришлось вернуться на точку. А там уже все рассосались, одни коряги остались, знаешь, такие…

Вырвиглаз выразительно замолчал, снял с себя молодую мёртвую лягушку, посмотрел ей в глаза. В принцессу она не превратилась, Вырвиглаз вышвырнул её в окно.

– Такие жабы… – Вырвиглаз выставил челюсть. – Короче, самый отстой, никакого ассортимента. Самые поганые девки во всём районе. Не, во всей области.

– И ты, конечно, там был принцем? Все на тебя кинулись жестоко? Еле отбился?

– Нет, – удивительно легко рассмеялся Вырвиглаз. – Никто на меня не кинулся, я Неуловимый Джо, видишь ли…

Вырвиглаз рассмеялся ещё громче, на пол упали последние лягушки. Он смеялся так легко и хорошо, что даже мне захотелось засмеяться.

– Ну, я решил: если всё равно они все корявые, выберу любую – разницы-то нет. Отсчитал пять штук с правого края, а там какая-то дура в платье. Ты когда в последний раз видал метёлку в платье?

– Никогда, – ответил я.

Это было неправдой. Сарапульцева всегда в платье ходит.

– Вот и я никогда. Ну, думаю, дерёвня Пердяевка, село Свинопятое. Но делать уже нечего, познакомился. Угадай, как зовут?

– Юля?

Вырвиглаз ответил взрывом хохота, видимо, я угадал.

– Ну, мне что Юля, что Дуля, ты же знаешь. Но то, что Юля – это ещё ничего. Она ещё со шрамом. С вот таким.

Вырвиглаз стянул на левой стороне лица кожу в кулак и продемонстрировал, какой у девушки шрам. Через всё лицо.

– Ну, мне плевать. – Вырвиглаз вытер смеховые слёзы, – шрам так шрам, платье так платье. Говорю ей, ну что, клюшка, пойдём в детский садик? Ну, она помялась для порядка и согласилась, пошли мы в теремок…

– В теремок?

– Ну да, в теремок. Там, знаешь, всякие теремки в садике. Машины ещё из фанеры, короче, дребедень разная. Ну мы идём, а шрам у неё блестит так в лунном свете…

Видимо, это обстоятельство здорово Вырвиглаза забавляло.

– А в домике занято, какие-то алкаши бутылками гремят. Ну, думаю, фиг с ними, обойдёмся, в конце концов, на воздухе тоже ничего. Пошли в кораблик, сели, давай целоваться. Не знаю, то ли на гвоздь она наткнулась, то ли комар, она, короче, как дёрнется! Я её и укусил.

– В шею? – поинтересовался я.

– Почему в шею, за губу. А она давай ныть. Я разозлился, ругаюсь, она расстроилась, захныкала громче. А я вдруг слышу, рядом кто-то разговаривает. Ну, мне почему-то почудилось, что менты. Я ей рот зажал и сам притаился. Так минут двадцать и просидели.

– А потом? – спросил я.

– Потом я её провожал за мост, далеко, километра три. Ничего дура оказалась, интересная. Есть о чём поговорить, этого… какого-то читала, короче. Может, сегодня тоже провожу.

– А головастики?

– А, – Вырвиглаз тряхнул куртку, – это меня тамошние придурки отлупить хотели. А я от них убежал, да в темноте в канаву провалился, руку вывихнул.

И Вырвиглаз показал опухшую руку.

– Тебе повезло, – сказал я.

Вырвиглаз серьёзно кивнул.

– Знаешь, прикол какой? – спросил он.

– Не знаю.

– Она тоже баторская. Не, она местная, но тоже типа без предков. Тётка только. Ну, её в батор и устроили, по месту жительства, так сказать.

– Из-за ожога? – усмехнулся я.

– Ну и что, что баторская, – не ответил Вырвиглаз. – Пускай. Вон у меня отец – тоже сирота. И ничего, нормально.