Мертвец

Когда мать слышит, что кто-то где-то получает пятнадцать тысяч, она на стену лезет. Начинает посудой греметь и глаза выпучивать. Беситься начинает и на всех орёт. Весной мать передвинула наш забор где-то на полметра, а соседка ничего не сказала, даже не пожаловалась никуда. Это мать ещё больше разозлило, и она рассказала Сарапульцевой, что сын соседки проиграл в карты машину, и весь город это узнал.

Однажды я хотел сделать подарок. Матери, к Восьмому марта. Денег у меня не было, и я решил что-то придумать. Думал-думал и решил сделал хлебницу. Я её склеил из фанеры, обмотал красивой проволокой в разноцветной оплётке, покрыл лаком и подарил, вложив внутрь открытку.

Мать очень обрадовалась и всё время, пока у нас гости сидели, она всем показывала мою поделку. И все тоже восхищались.

А потом я слышал, что мать сказала отцу. Сказала, что у меня клей везде вылезает и руки у меня не из того места растут. Что Сенька вот другое дело – так гроб сколотит, что от настоящего не отличишь.

И они засмеялись тогда. Сенька не подарил ничего, а этого никто даже не заметил, всем плевать на это было.

А когда я во второй класс пошёл, отец мне костюм на два размера больше привёз, и мать стала его подгонять, она же мечтала стать модельером. Только у неё не получилось ничего. Верней, получилось, но не так. На три размера больше получилось, особенно штаны. Они болтались на мне, как парашюты. Мне самому было на всё это плевать, я бы и так вполне мог ходить и ни разу бы не напрягся. Но мать взбесилась, она сорвала с меня эти штаны и отлупила ремнём.

Не знаю отчего, но я стал чесаться. Это уже потом было, через год после штанов. Я стал чесаться и расчёсывался в кровь. В поликлинике не могли сказать, с чего это я вдруг стал таким чесоточным, ничего заразного вроде не нашли. А я чесался. И мать это тоже очень злило. Сенька вот не чесался, а я чесался! И простыни всё время в крови, и рубашки, к тому же мне приходилось мазаться мазью Вишневского, она воняла и не помогала, а те лекарства, которые помогали, были слишком дорогими. Я продолжал чесаться.

Тогда она стала меня дразнить Чесуном. Вообще меня по имени перестала называть, так и дразнила: Чесун – иди сюда, Чесун, как оценки…

Она меня потом год ещё так называла, потом я ей устроил большой скандал, и только после этого она прекратила.

А Эльдар? Чего стоит один Эльдар? Она переписывалась со своей подружкой, у которой в другом городе был сын Эльдар. И сама она была в другом городе, жила там, замужем за подполковником, и зарплата у нее была пятнадцать тысяч, и каждый год она ездила в Турцию и делала ремонт. У неё был сын Эльдар. Этот Эльдар учился очень хорошо, ходил в футбольную секцию, а все футболисты зарабатывали много больше пятнадцати тысяч. Кроме того, он умел рисовать.

А меня Чесуном почти два года называла.

А самое главное и самое страшное. Мать – неудачница. И за это ненавидит весь мир.

Она хотела стать модельером, а родился я.

Глава 26 Сны

Я проснулся три раза.

Я проснулся в первый раз. Почувствовал через сон чьё-то радостное присутствие. Открыл глаза. На подоконнике сидел Сенька. Сенька грыз тыквенные семечки и сплёвывал очистки в окно. Если бы он грыз семечки в большом доме, он бы не плевал в окно, он бы вёл себя по-человечески. А здесь, у меня, можно и легко плевать, даже не в окно, а на пол.

Мне не хотелось видеть Сеньку, это не тот человек, которого приятно видеть, вернувшись к жизни.

Нет, я немного просыпался ещё вчера, но это не считается. Проснулся, никого нет, я лежу дома, живой, голова чуть гудит, над ушами повязка. Сел в койке, проверил, что сидеть могу, лёг обратно и уснул. Думать ни о чём не хотелось.

А сегодня я проснулся и увидел брата.

– Ну, ты и горазд подрыхнуть! – восхитился Сенька. – Ну ты вааще…

– Ты ещё на свободе? – спросил я.

– А почему мне не на свободе быть?

Я заметил кроссовки. На Сеньке были дорогие кроссовки, не та чушь, что продаётся у нас на базаре, а фирмовые, настоящие, в нашем городе такие не продаются. Сенька заметил.

– Нормальные кроссы, – сказал он. – Нравятся?

– Нравятся.

– Ещё бы. Мэр умеет быть благодарным. Тебе, кстати, тоже кое-что причитается…

– Собака-то как? – перебил я.

– Какая собака?

– Ну та. Собака Секацкого? Которую ты спёр?

– Тише ты! – прошипел Сенька. – Чего орёшь?

– Я не ору…

– Вот и не ори, – Сенька спрыгнул с подоконника и приблизился. – И запомни, что я никогда никакую собаку не крал!

– Хорошо. Как скажешь. Но если кто-то вдруг узнает…

Я вздохнул и поглядел в потолок.

– Украсть собаку у самого Озерова…

Сенька показал мне сразу два кулака.

– Ты не бойся, Сень, я не скажу, – смиренно успокоил я. – Зачем мне тебя подставлять…

– Ладно, ладно. – Сенька перешёл на шёпот: – Не изображай из себя идиота. Что хочешь?

– Да ничего я от тебя не хочу. Пока… Подумаю. Что с собакой-то стало?

– Закопал потихоньку…

– Потихоньку?

– Потихоньку, – с досадой сказал Сенька, – в узком кругу, тет-а-тет, сам понимаешь. Но это всё ерунда, собака. Там гораздо интереснее…