Мертвец

Это, кстати, правда, я потом узнал. Немецкие каски и оружие в краеведческом музее – остатки как раз той экспедиции. Но только мой приятель Дима считал, что их загнали к провалам и совсем не перестреляли, а наоборот – десантники разобрались со смершевцами и спустились в провалы, в тамошние подземные пещеры. Все эти фашисты давно померли, но оружие их так и осталось внизу, и его легко достать.

Дима хотел себе каску и пулемёт, а я хотел взять себе автомат. Зачем-то. Хотя мог прожить и без автомата. Мы шли к провалам, но не дошли, поскольку на полпути Димка встретил в одной из поперечных канав мотоциклетный двигатель без одного цилиндра, Димка загорелся этим двигателем, и мы до вечера тащили его домой, а когда этот двигатель увидела бабушка Димки, то разозлилась и велела нам тащить его обратно.

Больше мы к провалам не ходили. К тому же Димка решил строить полосу препятствий, для тренировок по спецназовскому манеру.

Что-то я развспоминался, вспомнил этого Димку, зачем? Хорошо, что мы туда тогда не попали, провалы – опасная штука, это Озеров правильно сказал…

Мы шагали к провалам. Я начинал чувствовать усталость, продвигаться стало тяжелее – под мхом объявились округлые плоские камни, эти камни были скользкие, как масляные, и я часто оскальзывался. Упырь оскальзывался реже. Ещё бы – у него ведь суперподошва, на каких-то, наверное, осьминожках или ещё чём. Подошва пружинит, облегчает хождение.

Но и Упырю было тоже нелегко – на носу болталась прозрачная капля, пот, Упырю тоже было жарко, Упырь устал.

А я и вообще… Руки болели и колени стали болеть, точно кто-то насыпал в них песка, и было ещё верное доказательство того, что я был болен – когда я поворачивал голову, то чувствовал, как мозг на чуть-чуть, но отстает от черепа, словно голова наполнилась жидкостью и мозг болтался в ней независимо от остального. Поганое ощущение, самое поганое во всех болезнях. Значит, грипп. У меня всегда такой грипп, причём он возникает сам по себе, стоит хорошенько простыть или промокнуть, видимо, бациллы гриппа живут во мне, и стоит немного дать им волю, как они вырываются. А потом всё происходит стремительно – болезнь накидывается и жрёт, день или два дня я валяюсь, и вдруг резко, с испариной, отпускает.

И, судя по уже начавшему отслаиваться мозгу, я был близок к пиковой форме. Это от нервов. Нервы расшатались, подтолкнули болезнь…

– Хочешь шоколадку? – спросил вдруг Упырь.

– Нет, – ответил я. – Не хочу, спасибо, что-то нет аппетита… Башка трещит. Надо придумать… придумать, что врать будем?

– То есть?

– То есть Озеров не дурак. Он наверняка понял, куда мы двинули. Так что скоро будет здесь. Надо ему сказать…

– Скажем, что заблудились.

– Не пойдёт. – Я отрицательно помотал головой, это было больно.

Упырь стоял, разинув рот, нижняя, похожая на U губа оттянулась ещё дальше. Гадость, меня сопровождает гадость, ползёт за мной, цепляет липким щупальцем, почему вокруг муроды…

– Не пойдёт. Озеров не поверит, что мы заблудились, надо сказать ему… Ладно, потом подумаем, что сказать… А это что?

Только сейчас я увидел – недалеко от нас, шагах в… не знаю, недалеко, виднелась широкая, метров в двадцать, конусообразная воронка. Такие бывают у муравьиных львов, но они в песке свои воронки раскапывают, а эта была во мху, тут, наверное, жил лосиный лев…

– Там лев, – указал пальцем я.

– Ты что? – Упырь потрогал меня за плечо. – Какой лев ещё…

– Муравьиный лев, очень похоже…

– На какого ещё льва? – Упырь принялся вглядываться мне в глаза. – Тут ещё львы, что ли…

– Проехали, – отмахнулся я. – Это я к тому, что форма такая, будто снизу кто-то тянет…

– Это что, и есть провал? – спросил Упырь.

– Да. Но это новый, ещё не успел как следует провалиться. Это как ловушка, сверху мох и земля, а под ним пустота, если наступить, то можно провалиться. Идёт лось, или медведь, проваливается, и получается дыра. Вообще-то тут везде камень, а на нём почва наросла и мох. А так скалы. Настоящие провалы должны быть с каменистыми краями… Настоящие провалы дальше. Рядом тут. Пойдём, пока не поздно…

– Озеров не будет ругаться, – сказал вдруг Упырь.

– Почему это?

– Я знаю.

Глаза его сузились. Ну да, Озеров же не дурак, он знает, кто такой Упырь, чей он сынуля. Поэтому шибко ругаться он не будет. Это правильно.

– Надо обойти. – Я указал на воронку. – Справа.

Мы стали обходить. Жутко было. Мне всё казалось, что вот-вот под ногами разверзнется пропасть и я полечу куда-то в вечную тьму… Во тьму. Никто не найдёт. Никогда.

– Может, вернёмся? – сказал Упырь.

– Почему?

– Не знаю… Как-то не по себе…

Я ему ничего не ответил. Я уже видел провал. Настоящий. Вернее, не видел, а как-то предчувствовал, что ли. Он был впереди. Какое-то неуловимое для глаза, но вполне ощутимое понижение, сдвиг в температуре воздуха, тишина вокруг. Была тишина. Сердце у меня стучало, и горло тоже стучало, словно кто-то сжимал мою шею горячей рукой. Мне даже стало страшно – а вдруг Упырь услышит меня, не мои шаги, а моё сердце, которое просто взбесилось.

– Тут рядом, – сказал я. – Зачем возвращаться?