Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив [СИ]

Но женщина не слышала его слов, в её глазах была жажда крови, и Михаилу ничего не оставалось, как продолжать эту гонку. Пробежав два круга вокруг колонн, Михаил понял, что силы его покидают, и решил прорваться за нагромождение столов и скамеек. Пробежав возле стула с телом Шихова, на свой страх и риск он устремился в узкий проём между столом и стеной. Однако забежав туда, он застрял, потому как ослабевшие руки не могли напрячься, чтобы даже чуть-чуть толкнуть стол, подпираемый скамейкой.

Валентина, сжимающая, в кулаке маленький, но острый нож, была уже в нескольких сантиметрах от Кацмазовского, когда кажущаяся обмякшей рука Шихова вдруг подняла шашку, и женщина сама накололась на острое лезвие. Валентина издала толи кашель, толи хрип и завалилась на бок, дёргаясь в мучительных агониях. Лезвие шашки с рукоятью торчало из живота женщины, а её конец, измазанный кровью, пробив кофту, на дюйм выступал со спины.

Михаил выскользнул из ловушки и, держась стены, обошёл дёргающееся тело женщины. Обогнув её, он подошёл к истекающему кровью комбату Шихову, у того с губ уже стекала тоненькая кровавая струйка. Огибая широкий подбородок, она ползла на мощную шею и стремилась достать воротника.

— Как вам помочь? — добродушно спросил Михаил.

Комбат Шихов поднял на него свои уставшие, слабые глаза. То, что некогда он наблюдал у Гая, сейчас происходило с ним самим. Зажимая пальцем рану в животе, он старался сохранить в себе силы.

— Посмотрите со спины, — проговорил Шихов, — нет ли там отверстия.

Михаил перегнулся: спина комбата была цела.

— Нет, отверстия нет.

— Тогда дело плохо. Пуля внутри, а без медицинской помощи мне уже скоро придёт конец.

— А как вам достать пулю? Может, я смогу, — но Михаил запнулся на этих словах, глядя на свои трясущиеся руки.

Шихов, ничего не отвечая, поднял на него свои суровые, но сейчас исполненные благодарности глаза. Ещё казаком избитый и припухший, окровавленный левый глаз комбата уставился как будто прямо в душу Кацмазовского. Круглое белое глазное яблоко было налито кровью, и напряжённые красные сосуды как трещинки расползлись по его поверхности. И глядя на этот глаз, на бледное лицо Шихова, на сочащуюся красную струйку из его рта и окровавленную руку на животе, Михаилу стало особенно жалко Шихова, и он попытался ободряюще улыбнуться.

— Ничего не надо, это будет моей расплатой за грехи. Много мной их понаделано. Этот парнишка, Гай, был прав. Если на вас можно положиться, то передайте моей жене и дочери…

Шихов не успел договорить, за спиной Михаила раздалось два выстрела, и только что живое тело Кацмазовского с беспомощностью мертвеца рухнуло на колени комбата. Голова еврея завалилась на бок, а тело сползло на пол, принимая какую-то младенческую позу с поджатыми к животу коленями. Открытые глаза, не моргая, казалось, куда-то пристально глядели, но Шихов знал, что это не так, потому как шейный хребет Кацмазовского был вдребезги перебит пулей.

Лежащий перед Шиховым, располосованный Братухин опустил пистолет и поднятую вместе с ним голову. Завалив голову на холодный кафельный пол, Братухин хотел расхохотаться, но тем самым сильно потревожил свою рану на груди, так что у него вышел только скрип зубов и сдавленный волей стон. Левая рука коснулась потревоженной раны, но тут же отпрянула чуть в сторону, как от кипятка.

— Ну ты учудил… — процедил сквозь боль Братухин, — хотел довериться этому аферисту. Он бы тебе всего тут наобещал…

Несмотря на боль, Братухин залился улыбкой.

— Остальные-то все подохли? — уже напрямую к Шихову обратился белогвардеец.

— Да, остались только ты да я, — спокойно ответил Шихов.

— Ты, никак, выжить надеешься? — спросил офицер.

— Нет, мне с пулей в брюхе не выбраться. А так бы я, конечно, тебя прирезал и дёру дал, — равнодушно проговорил Шихов, уставившись на запрокинутое к потолку лицо офицера.

— Хотел бы я тебя от мучений избавить, да у меня патроны кончились, а сил встать нет, — Братухин, собрав волю, приподнял голову и взглянул на Шихова, но вдруг, закашлявшись, опять рухнул головой на пол и застонал в мучениях.

Откашлявшись, Братухин продолжил:

— Всё же хорошо, что ты ещё не сдох, вместе помирать как-то веселее.

— Да, — только и смог подтвердить Шихов.

На буфете закаркал ворон, сорвавшись, он опустился возле тела, лежавшего подле окна красноармейца. Изогнув в сторону голову, он принялся выклёвывать его глаза.

— Смотри-ка, опять за своё принялся, — проговорил комбат, глядя на обедню ворона.

Братухин повернул голову в сторону птицы.

— Глаза выклёвывает, сволочь… зеркало души.

Шихов покачал головой, а потом всё же произнёс то, что пришло ему на ум.

— А что если вместе с глазами он пожирает и душу человека? Кто знает, куда она девается после смерти.

Братухин ничего ему не ответил, а ворон, как будто поняв смысл сказанных слов, остановил свою трапезу и глянул на комбата Шихова. Взмахнув крыльями, он пролетел над поверженными и приземлился на стоящий подле них буфетный стол. На нём он принялся прохаживаться, поворачивая свою остроклювую голову к людям, заглядывая в глаза.