Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив [СИ]

— Теперь его, — Гай указал на стонущего Михаила Кацмазовского. Занятые мыслями о себе, все кроме Гая как-то забыли о распятом еврее.

Женщина с трудом перерезала ремень, и Кацмазовский со стоном повалился на пол.

— Теперь вторую руку, — попытался крикнуть Гай.

Она обрезала и второй ремень, но измученный Кацмазовский так и остался лежать на полу, боясь шелохнуться после ужасных истязаний.

— Бросьте куда-нибудь нож и садитесь в общую кучу, — скомандовал Гай.

Валентина, как и ранее, молча исполнила его приказ, бросив нож в сторону котельной, а сама села за спины Фёдора и Братухина. Белогвардейцы сидели возле раскинутого тела Крутихина так, что отведи Фёдор голову вправо, он бы мог увидеть прямо возле себя изъеденные вороном глазницы Тихона. Братухин, если смотреть со стороны Гая, сидел справа от казака. Правее — комбат Шихов, потирающий затёкшие руки, а у самой стены в просаленной шинели — машинист Коля. У самых ног покойного Тихона отлёживался после истязаний Михаил. На буфете, как и прежде, восседал ворон, внимательно наблюдавший за ходом событий.

Таким образом собрав слушателей, Гай начал разговор. От сухости во рту и слабости во всём теле голос его прерывался. Лицо стало неестественно бледным, и на лбу уже выступила россыпь холодного пота. От тёплой крови левая рука, затыкающая рану, липла к телу.

— Никому не суждено выйти отсюда прежним. Мы все — причина тому, что здесь произошло и ещё произойдёт. Мы все причина тех кошмаров, что царят над нами и тащат за собой в пучину не только нас, но и всю страну в придачу. Я скоро умру, и только в ваших силах решить — сможете ли вы договориться или ужасы, которые я на время остановил, продолжатся (Егор, тяжело дыша, сделал паузу). На этом столе собрано оружие, — продолжал Гай, показывая правой рукой на круглый буфетный стол возле себя, на котором лежала шашка, английская винтовка Ли-Энфилд и винтовка Мосина со штыком (вторую Гай потерял в темноте, когда искал быком сбитого с ног Фёдора).

Со стола он перевёл свой взгляд на пол и заметил лежавшие подле его ног обрез, наган и «Браунинг»; он смог достать ногой только до нагана и, запнув его куда-то далеко под стол, продолжил:

— Но оно вам не нужно! Не от этого ли все людские беды, что вместо того, чтобы говорить, мы первее всего поддаётся импульсу… (Гай прервался) … хватаемся за оружие и стремимся покарать своих противников вместо того, чтобы спокойно сесть и приступить к переговорам.

— Ты нас с ними всё равно не помиришь, можешь не стараться, — перебил его Братухин, указывая на комбата Шихова.

— Раз так, то может мне легче всех пристрелить? — спросил тогда Гай.

— У тебя в револьвере патронов пять, не больше, — заметил казак, — раз промажешь — тебе не жить.

— Мне и так не жить, — проговорил Гай и, поддавшись какой-то волне, чуть не провалился в раскрывающуюся перед ним бездну. Большого труда ему стоило не потерять сознание, и вернутся в реальность.

Почти не видящими глазами он оглядел своих пленников, но так и не смог понять, заметили они его слабость или нет.

— Мне отлить надо, — поднимаясь, объявил Братухин.

С трудом он поднял своё полное тело.

— До оранжерейки дойду, — как будто спросил офицер.

— Нет, туда нельзя, — запретил Гай.

— Ладно, — сказал Братухин и, зайдя за Валентину, принялся мочиться прямо на труп Раисы Мироновны.

Гай хотел сказать ему что-то по поводу такой мерзости, но силы покидали его, и он уже был не в состоянии говорить; с каждой секундой его жизнь таяла. Кровь из живота струилась ему на штаны. Липкая красная масса пропитывала ткань и клеилась к пальцам. Гай слишком быстро терял кровь, и договорить пленникам задуманное ему никак не удавалось.

А между тем мысли его пришли к какому-то просветлению. Он как будто осознал причину всего происходящего. К концу своей недолгой жизни, пройдя через грехи и потрясения, узрел знаки судьбы и пришёл к пониманию высших законов мироздания.

— Все вы должны, как и я, понять суть и причины ваших грехов, почувствовать их тяжесть, достигнуть дна греховной пропасти ваших душ, потому как только через полное осознание своих прегрешений, своей никчёмности и чудовищности, человек может изменить себя, отказаться от звериных побуждений, становясь настоящей мудрой личностью…

— Я прослушал, повтори, — оборачиваясь, с издёвкой сказал Братухин.

Офицер вернулся и сел на полметра ближе к Гаю. Заметив это передвижение, комбат Шихов, ткнув локтем Колю, поменялся с ним местами, указав машинисту шёпотом на казака.

Наблюдая эти передвижения, Гай уже ничего не мог поделать, говорить он больше не мог; жизнь струями крови выходила из его тела, и сидевшие люди с жадностью стервятников готовились к его смерти.

Глава 9. … путь их есть безумие их