Мертвецы

– Я сказал, – сказал он, медленно, будто я тупой. – Я сказал, что знаю, что это сделал ты, потому что мне об этом рассказали. И я этому человеку поверил. А знаешь, почему я ему поверил? Потому что он вернул мне то, что ты украл. Эту хреновину, как ты выражаешься.

– Кто? – спросил я, пытаясь вытрясти из башки мысли о «Регал». – Кто, блядь?

Но теперь была его очередь не слушать. Я услышал, как открылась дверь и Фентон встал, сказав:

– Кто, блядь…

Фишка в том, что когда вас бьют сзади тупым предметом по башке, вы об этом не знаете. Даже когда приходишь в себя, поднимаешься с пола и пытаешься сплюнуть привкус ржавых гвоздей. Первая твоя мысль – слишком много пива. Слишком много пива, и на вкус как ржавые гвозди. И только позже ты складываешь два и два, и получается, что тебя ударили по башке.

Я схватился за кресло, на котором сидел, и поднялся, сложив два и два и получив в сумме ржавое пиво. Череп раскалывался, и это была подсказка.

Но когда я наконец сфокусировал взгляд и увидел, что происходит по другую сторону стола, я забыл про череп, деньги, пиво и много еще про что.

– Нет, – говорил Фентон, сидя за столом, на лице кровь, из глаз текут слезы. За его спиной стоял чувак, весь в черном. Это был тот самый тип из большого города. Ну, тот, который на днях спрашивал Рэйч про «Хопперз» и сказал, что я голимый вышибала. Он держал одной рукой голову Фентона, а другой – нож, который прижимал к горлу Фентона. Дверь сейфа в углу была распахнута.

Я все это заметил за пару секунд, по-прежнему валяясь в кресле с гудящей головой. Потом чувак взмахнул ножом и перерезал Фентону горло, разбрызгав кровь по столу и уронив волосы Фентона с его башки. Тонкая струя крови брызнула в сторону, описала в воздухе дугу и испачкала одну из пижонских картинок на стене. Кровь хлестала так еще какое-то время, точно радуга в углу комнаты. Глаза Фентона закатились, рот открывался и закрывался. Потом кровяное давление понизилось, и фонтан превратился в струйку. На его бритой макушке по-прежнему была сетка, на которую крепился парик. Странно было видеть его без этого педерастического хаера. Но когда первый шок прошел, стало даже ничего. По крайней мере лучше, чем с париком. Никогда не пойму, почему некоторые их вообще носят.

Но у меня особо не было времени об этом подумать, потому что чувак бросил меня мордой в пол. Прижал к полу своей огромной тушей и приставил лезвие к моей шее.

– Назови мне хоть одну убедительную причину, почему я не должен сделать с тобой то же самое, прорычал он мне в левое ухо. – Давай, я жду. И не собираюсь ждать всю ночь. Нет никакой причины? Ладно…

– Э… – сказал я, набрав полный рот ворса. – Подожди минутку, приятель.

Я попытался повернуть голову, чтобы посмотреть на него, но он еще сильнее прижал перо к моему горлу, а это, честно скажу, больно.

– Ладно. Успокойся, да? Не гони волну.

– Одну причину. Десять. Девять.

– День рожденья у меня.

– Восемь. Семь.

– У меня дети. Восемь мелких засранцев.

– Шесть. Пять.

– Сюда уже едет полиция.

– Четыре. Три.

– Эээ…

– Два.

– Я Ройстон Блэйк, начальник охраны винного бара и бистро «Хопперз», и меня нельзя убить. – Я крепко закрыл глаза и стал надеяться на чудо.

Он с меня не слез, но и нож не двинулся вперед, что меня круто порадовало. Потом туша начала прыгать вверх-вниз, вышибая из меня дух маленькими порциями. Я нахмурился, пытаясь понять, что это за изъебство такое, но он издал какой-то тявкающий звук, и до меня доперло, что это он так смеется.

– Вышибала, – сказал он, тявкая и прыгая на мне. Потом слез-таки с меня, используя мой затылок как опору. – Давай, вышибала, вставай. Посмотрим на тебя.

Я перекатился на спину. Ребра болели, просто пиздец. Я попытался вдохнуть поглубже, но стало безумно больно. – Ты кто, мать твою? – спросил я, как только смог разговаривать.

Он сидел на одном из пластиковых стульев у боковой стены, выбрал тот, который не был забрызган кровью Фентона. И чистил ногти ножом – складной нож с черной рукояткой. Из кармана пиджака торчал потрепанный угол маленькой коричневой коробки. Он еще поржал, плечи его то поднимались, то опускались, как пара ебущихся коров. – Я был когда-то вышибалой, в юности, – сказал он, успокоившись. – Но недолго, знаешь ли. Там, откуда я, в вышибалах никто не задерживается. Либо ты двигаешься дальше и занимаешься более выгодными делами, либо становишься старым охранником с термосом и дешевыми сигаретами. Не, приятель. Это не для меня.

Было как-то стремно смотреть, как он разговаривает и чистит ногти, когда Фентон сидит у него за спиной с перерезанным горлом, открытым ртом и глазами в потолок. Но чувак, казалось, счастлив. И я тоже был чуток счастлив, что ему все по кайфу.

– Разве здесь у вышибалы нет других возможностей? В наших краях хорошего вышибалу всегда заметят. Полезный человек, сечешь? И скоро он становится нужен для всех дел, ну там, сила для чего нужна или проблему какую решить, ну, в общем, что-то более подходящее, чем тупое стояние у дверей и пропуск внутрь жирножопых сутенеров и затянутой в кожу мрази. Разве тут не так?