Мертвецы не катаются на лыжах

Это было спустя четыре дня. Генри и Мария Пиа сидели на балконе ее номера, греясь на солнце. Внизу дети, Ганси и Лотти, обстреливали друг друга снежками под благосклонным присмотром Эмми, которая тоже нежилась на солнышке, сидя на скамейке перед входом в отель и делая вид, что читает журнал.

— Значит, вы сегодня днем уезжаете, — сказала итальянка. — Мы тоже. Вы возвращаетесь к своей привычной жизни в Лондоне, а я… — Она замолчала и стала смотреть на игравших под балконом детей.

— А что собираетесь делать вы? — мягко спросил инспектор.

— Когда-то я попросила вас помочь мне решить проблемы, — медленно произнесла баронесса. — Это было глупостью. Никто не может решить за человека его проблемы.

— Знаю, — согласился Генри.

— Я вела себя очень дурно, — простодушно призналась Мария Пиа, — и весь этот ужас случился со мной, потому что я его заслужила. Я была недостойна счастья, а теперь навсегда потеряла шанс его обрести. И это справедливо.

После недолгого молчания инспектор сказал:

— Ваш муж был выдающимся человеком, баронесса. Однажды я сказал вам, что он безумно вас любит. Скажу больше: думаю, он любил вас больше жизни.

— Что вы имеете в виду?

— Именно это. Он знал, что Имменфельд наводнен полицией и Пьетро не уйти. Герман исполнил то, о чем я его просил, и исполнил превосходно — он вовремя предупредил троих лыжников об опасности. Но то, что он сделал после, было его собственным решением.

Она не ответила, но глаза наполнились слезами.

— Никто не ждет, что вы оправитесь от удара быстро, — продолжил Генри, — но со временем наверняка снова будете счастливы. Думаю, именно этого хотел Герман.

Они долго молчали, потом Мария Пиа сказала:

— Вы знаете, что я увожу Розу и Марию Веспи с собой в Инсбрук?

— Да, — ответил Генри, — и считаю, что вы поступаете замечательно. Замечательно и характерно для вас.

Баронесса одарила его печальной улыбкой.

— Теперь, когда у меня больше нет Герды, кто-то должен присматривать за детьми. Я сама научу всему Марию. Из нее получится хорошая няня. А Роза будет моей домоправительницей.

Инспектор улыбнулся.

— Герда снова отправилась на лыжную прогулку с галантным капитаном Спецци, полагаю?

— Да, — сказала Мария Пиа. — Знаете, она поступила на службу в «Олимпию».

Баронесса снова улыбнулась, и в ее голосе послышалось что-то от былой оживленности, когда она сказала:

— Уверена, они будут очень счастливы.

— Надеюсь, — согласился Генри. — Бедняга Спецци. Должно быть, он испытывал муки ада, когда думал, что Герда виновна. Неудивительно, что она пыталась сбежать.

— Она действительно хотела пересечь австрийскую границу и удрать? — грубовато поинтересовалась Мария Пиа.

— Уверен, что да, — подтвердил Тиббет, — хотя я, конечно, даже намекнул ей, что догадываюсь об этом. Ее положение оказалось ужасным. Она потеряла работу, а человек, в которого Герда была влюблена, считал ее убийцей. Однажды, когда арестовали Франко, она пришла в такое отчаяние, что хотела положить конец всему, взяв убийство на себя. К счастью, мне удалось подавить ее порыв в зародыше.

— Слава богу, что вам это удалось. Это было бы и впрямь чудовищно.

— Она хотела это сделать ради вас, — заметил Генри. — Знаете, она вас очень любит.

Мария Пиа широко открыла свои огромные карие глаза.

— Господи!.. Я понятия не имела…

— Мы все вас любим, — сказал Генри. Он взял ее руку, слегка сжал и неожиданно поцеловал. Потом, заметно покраснев, быстро вышел из номера баронессы и стал спускаться по лестнице.

В холле он повстречал Труди Книпфер. С совершенно серьезным лицом та сказала ему:

— Я искала возможности поговорить, герр Тиббет. Считаю своим долгом извиниться перед вами.

Генри ухмыльнулся.

— Официально, фройляйн, я, конечно, очень сержусь на вас за сокрытие жизненно важного доказательства.

Она посмотрела ему прямо в глаза и строго спросила:

— А вы бы выдали старика? Выдали бы, если бы ненавидели Фрица Хозера так же сильно, как я?

— На этот вопрос очень трудно ответить, — сказал Генри. — Вместо этого я задам вам другой: почему, испытывая такую ненависть, вы все равно готовились выйти за него?

— Этого хотел мой отец, — коротко ответила Труди.

— Почему?

Девушка немного помедлила, потом начала:

— Он думал…

Но с террасы донесся резкий окрик:

— Труди! Моя трубка у меня в комнате!

— Да, папа, — ответила девушка и тут же ушла.

— Вот еще одна маленькая тайна, которую никто никогда не постигнет… — пробормотал инспектор. — Ладно…

Он пошел в бар. Там в одиночестве пил кофе Роджер.

— Приятно видеть дружественное лицо, — заметил тот при виде Генри. — Все остальные собирают вещички.

— Я пришел, чтобы отдать вам это, — сказал Тиббет. — Думаю, вам бы этого хотелось. — Он достал из кармана заявление Роджера и добавил: — Я бы на вашем месте сжег его. Не думаю, что вам или Каро захочется когда-нибудь вспоминать о нем. Официально я, разумеется, ничего о нем не знаю и никогда не знал.

Он положил бумагу на стол и быстро удалился, прежде чем Роджер успел сказать хоть слово.

Снаружи, на солнечной скамейке, Эмми отложила журнал и спросила:

— Все улажено и готово к отъезду?