Мертвецы сходят на берег

- Священников он презирает, и поэтому о церковном венчании не могло быть и речи. А чтобы зарегистрировать гражданский брак нужны всякие документы... Он еще не получил норвежское гражданство. Он пока еще американец. И чтобы жениться, ему нужно получить какое-то разрешение американских властей. Он ждет, пока придет разрешение... Вообще-то он считает все это пустой формальностью. Он хотел, чтобы все нас считали законными супругами, потому что в нашей стране так принято, здесь у людей свои понятия - к чему их раздражать?

- Многие не в восторге от наших порядков, - бросил Танкред. - Твой муж не одинок.

- Но ты действительно хотела стать его женой? - спросила Эбба.

У Лиззи как будто снова ком стал в горле.

- Это... так трудно объяснить! Для меня было очень важно стать независимой, самостоятельной, когда я жила у родственников в Лиллезунде... Я была ему благодарна, я чувствовала себя обязанной за все добро, которое он для меня сделал. И он необыкновенный человек. И очень сильный. А я... я такая безвольная, слабая... И мне кажется, я теперь целиком в его власти. Раньше я думала: он такой добрый, хороший, а теперь я его боюсь... Я ведь его совершенно не знаю. Он закрыт, он сам по себе. Я даже не знаю, что он делает! И не представляю, чего он хочет, и как он жил раньше - я ничего не знаю!.. Я иногда как лунатик... брожу... Я не знаю, кто он? Вы понимаете? И что он от меня хочет? И я боюсь... Мне нужно от него уйти. Сейчас же! Немедленно!

- Но почему ты принимаешь такое решение именно теперь? - спросил Танкред, не отводя от нее внимательных глаз, - Что происходило вчера, когда мы ушли?

- Ничего особенного... Вы ушли... Я чувствовала себя преступницей... Конечно, с его точки зрения, я совершила преступление, показав вам его чердак. Знаете, как он меня наказал? Он молча заперся в библиотеке! И все! И не сказал мне с тех пор ни слова! Я - пустое место! И я сидела в этом мрачном, холодном доме, в чужом доме, понимаете? Там каждая вещь меня ненавидит... Я думала, я с ума сойду, мне было так плохо, так страшно... Но я боялась выйти, уйти из дома, я боялась, что он еще больше рассердится. Я знаю, он не любит, когда я ухожу. Он, правда, никогда ни словечком об этом не обмолвился, но я знаю. Я сижу там как взаперти - при открытых дверях, как в тюрьме! Как в могиле! Он меня не любит, Но держит... ах, как крепко он меня держит! И сегодня опять пришел этот ужасный Рейн, и они пошли вместе с ним в подвал. И я поняла: или я сейчас убегу, или сойду с ума... И я убежала... Но я побоялась пойти к Карстену: он такой милый, но он про меня не все знает... И вот, пришла к вам...

- И правильно сделала, - поспешила успокоить ее Эбба. - Этот Пале тебе не пара. Надо подумать, что можно сделать. Мы постараемся тебе помочь.

В глазах Лиззи блестели слезы. Еще немного - и она бы расплакалась. Моника налила ей коньяку, и мы заставили ее выпить, а потом стали обсуждать возможности ее устройства в Осло. Вроде бы, Лиззи понемногу приходила в себя. Она дышала ровнее, и глазки просохли. Наконец она с решимостью в голосе произнесла:

- Я все-таки пойду к Карстену. Мне надо все же с ним поговорить...

С легкой улыбкой она встала и пошла за своим плащом. Арне пошел за ней. Одевшись, Лиззи вернулась в гостиную и сказала:

- Огромное вам спасибо! Мне очень совестно, что я вас дергаю со своими проблемами, но я очень, очень вам благодарна! Я пойду! До свидания!

И в этот миг в дверь постучали - три раза, отрывисто и решительно. Лиззи переменилась в лице.

- Это он! - прошептала она. - Не говорите ему, что я здесь! Выпустите меня через заднюю дверь...

- Успокойся, Лиззи! - сказал я. - Это, наверное, наш Карстен! Он часто заходит в это время... Подожди, я открою.

Я пошел в прихожую и отворил дверь. И испытал небольшой шок: там стоял Пале. На нем был старый черный плащ и широкополая шляпа. Он улыбался хорошо знакомой мне улыбкой древней статуи, а со шляпы стекала вода.

- Моя жена здесь, не правда ли? Я могу войти. Вторая фраза уже не была вопросом, нет, она прозвучала как утверждение, и я автоматически сделал шаг в сторону, впуская его в дом. Я был захвачен врасплох и не нашел никакого предлога, чтобы его задержать. Быстрым решительным шагом он направился прямо в гостиную и, коротко поздоровавшись, встал перед Лиззи. Уверенно и спокойно, почти ласково, как разговаривают с детьми, он сказал:

- Будет лучше всего, дорогая, если ты сейчас пойдешь со мной домой.

Он поймал ее взгляд, и лицо ее окаменело. Она уставилась на него пустыми глазами. Мне вспомнился японский рисунок пером - когда я был маленьким, я не мог его видеть без слез: там был нарисован воробышек, застывший перед змеей.

- Да, да, я иду... - пробормотала она без всякого выражения и протянула ему руку.