Мертвецы тоже люди

За окном на подоконник села маленькая серая птичка с жёлтой грудкой. В клюве она держала веточку с миниатюрным лимончиком.

– Смотри, такая же, как на этикетке!

Инкуб отмахнулся:

– Ничего удивительного. Птаха всегда сопровождает того, кто знает «птичий язык». Птицы быстро разносят вести. Вдруг что-то вспомнишь… Просто птице скажи. Ты сможешь. Она мне передаст. Василиса, в следующий раз мы встретимся, когда я уже буду человеком. Совсем другим, не похожим на меня нынешнего… Ничто тебе не напомнит обо мне. Цвет глаз, волос, походка – всё изменится. Если же не суждено мне найти оминум, то и вспоминать меня не стоит, ладо.

– Как же я узнаю тебя?

– Ты полюбишь меня, ладо. Так же крепко, как и сейчас. Ты же по-прежнему любишь меня, Василиса?

Я кивнула, проглотив комок в горле:

– Разве иначе я вернулась бы… А если я не вспомню?

Инкуб ласково улыбнулся:

– Не бойся, ладо. Я не отступлю и постараюсь сделать нашу первую встречу незабываемой.

– Я укроюсь на острове до поры.

– Помни о предсказании. Вернёшься в Тбилиси через три года, и там мы встретимся.

«Неужели он не поцелует меня?»

Инкуб смотрел на меня с такой грустью, что и передать невозможно.

«Я не могу, ладо!»

Он нагнулся и осторожно, невесомо поцеловал меня в лоб:

– Вот и всё! До встречи, наречённая моя! Увидимся через три года… Когда проснёшься, меня рядом уже не будет.

Губы Инкуба были так горячи, что я отпрянула:

– Какой горячий поцелуй!

Инкуб не ответил. В мгновение ока он ударился оземь и стал, как прежде, Аргизом. Остатки джинсового денима и футболки разлетелись клочьями по комнате.

«Спи, ладо. Я рядом…»

* * *

Очнулась я резко. Голова гудела, и ноги застыли от холода. Я сидела за рулём прокатного джипа, положив голову на руль. Спросонья огляделась вокруг. Смеркалось, чуть накрапывал осенний дождь. Машина стояла на обочине безлюдной загородной грунтовки. Впереди светились оконца небольшого села, рядом за шлагбаумом темнела в ранних сумерках поросшая низким осинником просека.

«Зачем я здесь? Как оказалась за городом? Кажется, я хотела полюбоваться лесом… вот и полюбовалась…»

Рядом остановился баклажанный «жигулёнок», и круглолицый водитель опустил стекло. Я опустила своё.

– Ну что, опять к нам? Нашла Афоню-то, девонька?

– Афоню?

– Ну да, тебе проехать нужно было по просеке, он вроде знал, как…

Я взглянула на незнакомого водителя, на непроходимые чащи осинника:

– Нет… не думаю, что мне туда нужно. Как ваше село называется?

«Разве мы раньше встречались?»

– Ликино, – у мужика вытянулась физиономия.

– Спасибо, – закрыв стекло, я проехала вперёд по узкой грунтовке, чтобы развернуться.

Разворот я нашла в конце улицы, у деревенского дома с резными наличниками, стоявшего в тени разросшегося яблоневого сада, пестревшего желтизной и гроздьями неубранных яблок.

Я вышла из машины и пошла к небольшому прудику, покрытому опавшей листвой. На деревянных мостках к доскам прилипли влажные, ещё яркие листья. Я подошла к краю мостка и заглянула в прозрачную глубину. Вначале я ничего не увидела. Но вот листва разошлась, открывая поверхность воды. На дне, у тёплого ключа, бьющего из-под махровой илистой кочки, свернувшись в кольцо, сложив крылья, спал дракон. Он положил змеиную голову на хвост, ровно и глубоко дышал. Под хвостом что-то ярко блеснуло, переливаясь всполохами солнечного света и воды.

«Это же… это же гроб! Хрустальный!»

Я представила себе кромешную тьму подземелья и качающийся на четырёх цепях гроб.

«Это для тебя, Василиса! Нравится?» – послышался голос из воды, и зеркало пруда заволновалось под взмахом змеиного хвоста.

«К… конечно!»

«Третий гроб!»

Змей по-прежнему спал, свернувшись в кольцо.

«Ну, спи, спи, Корней…»

Когда я села за руль и тронулась с места, с яблони слетела небольшая птичка с длинным хвостом. В клюве она держала веточку. Птичка села на деревянном штакетнике, выпустила веточку из клюва и, подняв головку, издала руладу мелодичных, приятных звуков:

– О-оми-и-и… ну-ум! Оминууум! О-оооминум!

Я опустила стекло, остановилась, заслушавшись. Птичка скакала по забору и пела, нисколько меня не боясь.

– Ооо-минум! Ооо-о-миии-нуум! – заливалась пичужка.

– Ты говоришь «оминум», птичка? – спросила я и рассмеялась. – Ну вот, я уже разговариваю с птицей!

– Оминум, – произнёс низкий голос из сада.